Я задумался о письме, которое написал Журдену с Бриенной, чтобы поделиться новостями: моя мать жива. И хотя им не терпелось приехать и увидеть ее, они понимали, что ей нужно время, чтобы сначала привыкнуть к Морганам.

«Да, я поеду с тобой».

Я улыбнулся и поцеловал ее в щеку, думая о том, как я это вынесу – видеть близких моему сердцу людей вместе, их встречу и воссоединение.

Когда мы допили чай, я ушел, прихватив бумагу, которую она мне дала. Эван уже спал в моей комнате, похрапывая на своей койке у камина. Он усердно работал весь день, следуя за Лили и камнетесами.

Поэтому я тихо сел за стол с письмом Лили. Я знал, что это ее отчет, часть ее истории. Мгновение я медлил, бумага хрустела в моих пальцах при свете свечей. Я почти боялся читать, но потом подумал, что, если Лили готова этим поделиться, то я должен быть готов это услышать.

Эодан,

я знаю, что ты полон вопросов о том, как я пережила восстание и плен. Сначала ты должен узнать, что не было и дня, когда бы я не думала о тебе, твоем отце и Эшлин. Ты и твоя сестра всегда были в моем сердце, даже когда я пребывала во тьме и считала, что никогда вас больше не увижу.

Возможно, в другой вечер я напишу тебе о более счастливых событиях, таких как день твоего рождения, или о том, как твоя сестра любила доставлять тебе неприятности. Но пока что позволь вернуть тебя на двадцать пять лет назад.

Во время битвы мы с твоим отцом разделились. За мной был отряд воинов, а на меня надвигалось целое море Алленов и Ланнонов. Гилрой Ланнон подскочил и отрубил мне кисть руки. Мой меч упал вместе с ней. Гилрой перекинул меня через седло перед собой и повез во двор замка, а потом притащил в тронный зал. Я знала, что он собирается сделать, потому что я по рождению Ланнон, и он хотел в качестве примера отрубить мне голову у подножия трона.

Я была охвачена сильной болью и понимала, что, несмотря на все наши усилия, мы проигрываем битву. И тем не менее, даже когда я стояла на коленях, ожидая, что он обрушит меч на мою шею… я хотела жить. Я хотела жить ради тебя и Эшлин, и да, ради твоего отца, которого любила. Но вот из темноты вышел Деклан. Из темноты донесся его голос, умолявший отца помиловать меня, сохранить мне жизнь. И потом он упал на меня и заявил, что если Гилрой меня убьет, то убьет также и Деклана.

Наверное, мне нужно больше рассказать тебе о Деклане.

Когда Деклану было семь лет, он попросил меня научить его рисовать. Он видел мои рисунки и тоже хотел научиться. Его отец, конечно, считал, что это пустая трата времени. Но я усмотрела пользу в этом занятии, потому что могла увести Деклана из замка, где, как я знала, под началом Гилроя и Уны процветает великое зло. Я могла попытаться защитить будущего короля, воспитать его хорошим человеком, не таким, как его отец. Но, разумеется, Гилрой хотел чего-то взамен. Он хотел, чтобы я показала свою преданность Ланнонам и обручила Эшлин с Декланом. Эшлин тогда был всего год, и я противилась этой идее, пока твой отец не сказал мне: «Если ты будешь учить Деклана рисовать, то сможешь ваять будущего короля, а наша дочь станет королевой».

Поэтому я согласилась.

Деклан каждый год приезжал к нам учиться рисовать и оставался на много недель. И хотя я полюбила его как сына, я начала видеть в нем тьму. Мало-помалу, год за годом он становился жестче и вспыльчивее, и я поняла, что не смогу его спасти, не смогу переделать. Я впала в отчаяние, ведь что-то упустила, но тем не менее он меня любил. Он старался быть хорошим ради меня.

Но вскоре я стала бояться не только за него, но и его самого.

Я разорвала помолвку, и мы с твоим отцом начали замышлять переворот, потому что вдоволь насмотрелись на Гилроя и Уну. Остальное ты уже знаешь.

Итак, в тронном зале Деклан умолял сохранить мне жизнь.

Как ни странно, Гилрой согласился. Он отослал меня в самые нижние темницы, и там я, страдая, просидела в цепях несколько месяцев. Он ждал, пока заживет мое запястье, а потом отрезал мне язык, чтобы я больше не могла говорить. Тот первый год был самым трудным. Казалось, боль никогда не утихнет, и я могла думать только о том, выжил ли твой отец, не причинили ли вреда тебе и Эшлин. Я ничего не знала и не могла расспросить стражников. Но потом один из них сжалился надо мной. Да, он был Ланнон, но он любил меня, поэтому приносил мне лучшую еду, самую чистую воду и травы, чтобы лечить мои раны. Он рассказал мне, что случилось после того, как переворот провалился; поведал, что твой отец и ты сбежали с Дэвином и Лукасом, Брэденом и Изольдой, что Морганов отдали лорду Берку, что мой отец, тан Ланнона, попытался поднять второе восстание и потерпел поражение и что за это Гилрой уничтожил всю мою семью. Я плакала, узнав об этом: о гибели моей семьи, – но также я знала, что ты и твой отец выжили. Это дало мне надежду, чтобы остаться в живых и разыграть свои карты. Я думала, что буду жить назло Ланнонам и буду готова, когда вы с отцом вернетесь.

Я просидела в темнице пять лет. Деклан часто меня навещал. Не могу описать, насколько печальными и ужасными были эти визиты. Не потому, что он был со мной жесток, а потому что я знала: он скатывается все дальше и дальше, вся доброта и хорошие качества, которые я пыталась в нем взрастить, зачахли и погибли. Но он стал приносить мне бумагу, перо и чернила, чтобы я могла общаться с ним. Он уговаривал меня отвергнуть фамилию Морган, полностью отказаться от моего Дома и твоего отца. И сказал, что, если я это сделаю, он вызволит меня из темницы и найдет мне место в замке.

Целый месяц он почти каждый день приходил в мою камеру и ждал, что я напишу отречение.

Я этого не делала, и он все больше досадовал на меня.

«Разве ты не хочешь жить, Лили? – кричал он на меня. – Разве не хочешь жить в комфорте? Я могу тебя защитить. Могу дать тебе лучшую жизнь, чем эта».

Но я все равно отказывалась отречься от фамилии Морган.

Поэтому он перестал навещать меня и не