– Тут же Зеленогорск! – смеется Вольфин. – Это суперсекретный город физиков и математиков. Здесь милицию интересует только, чтобы мы не украли какой-нибудь секрет. Ты думаешь, почему мы сюда на концерт приехали? Да в городе ни одного концерта «Террариума» не разрешали. А здесь – пожалуйста. Я же говорю – город ученых. Пусть, мол, слушают, что хотят, – лишь бы работали.

В скверике Вольфин прямиком идет к детской площадке. Усевшись на качели-бревно, показывает Гоше на противоположное сиденье.

Когда Гоша был маленьким, он любил на таких качаться, но теперь, конечно, они с Вольфиным слишком большие, поэтому раскачиваются только чуть-чуть.

– Я когда сюда впервые попал, – рассказывает Вольфин, – сразу проперся. Знаешь, как мы в книжках в школе читали, – «Пятница кончается в понедельник», «Навстречу грозе», «Математики смеются» и все такое. Сплошной энтузиазм, все работают круглые сутки, не прекращая шутить и каламбурить.

– Да, мне папа рассказывал, – мрачно говорит Гоша.

Он помнит, чем эти рассказы закончились: с работы родителей выгнали, а когда позвали обратно, оказалось, что работать придется на Учреждение.

– Да, это была фишка их поколения, – кивает Вольфин. – Коллективный труд, все такое. По мне, так личная свобода важней.

– Поэтому ты и ушел с матмеха.

– Ну, типа того, – Вольфин отпивает из горлышка. – Да и надоело, на самом деле.

Сказав «матмех», Гоша тут же вспоминает Лёву. За полгода он уже привык, что мысли об исчезнувшем друге выскакивают внезапно, как грабитель из-за угла.

Если бы тогда проснулся я, а не Лёва, думает Гоша, я бы, наверное, успел выстрелить первым. Реакция у Лёвы всегда была так себе.

Гоша делает несколько глотков. Пиво чуть прохладное и кисловатое.

Гоша с Лёвой еще с детского сада были друзья не разлей вода. И в детском саду, и потом, пока Лёва не перешел в матшколу. Даже и после! В конце концов, не только Ника, но и Лёва с Мариной вытащили Гошу из тюрьмы в Банаме!

Не бросили в Заграничье, придумали, как спасти. А сейчас Гоша за полгода так ничего и не сделал, чтобы вернуть Лёву. Марина прочитала сотню книжек, нацелилась на стажировку. Ника занимается фридыхом пять вечеров в неделю, чтобы научиться в одиночку переходить Границу. Один Гоша бесполезен. Только и годится ходить на полуподпольные концерты или пэпэпэшные сборы.

Вольфин ставит пустую бутылку на землю.

– Ну что? – говорит он. – Пойдем?

Они спрыгивают с качелей, Вольфин довольно потягивается.

– Ка-а-айф, – говорит он.

Гоша мрачно кивает.

– Последний раз, – говорит Вольфин, – я с Лёвой как раз пиво пил. В «Ракушке», за пару дней до того, как вы на Север уехали. Как туда захожу, его вспоминаю.

Гоша никак не может привыкнуть к манере Вольфина внезапно заговаривать о Лёве. Сам Гоша никогда не поминает Лёву вслух – только если Ника или Марина начнут первыми, но это бывает редко. Им не надо говорить: они и так о Лёве помнят.

А Вольфин говорит о нем легко, словно Лёва куда-то ненадолго уехал и скоро вернется. Наверное, потому, что он никогда не был с ним так дружен, как Гоша.

Или потому, что Вольфину не в чем себя винить? Он-то не спал, когда Лёва готов был сражаться за нас всех…

Может, поэтому я так полюбил общаться с Вольфиным, думает Гоша. Потому что он один легко вспоминает Лёву.

– Я тут недавно думал про эту историю, – безмятежно продолжает Вольфин, – и у меня появилась гипотеза насчет того, что с Лёвой может происходить.

– Да? – с сомнением спрашивает Гоша.

Вольфин, конечно, гений, но Марина перерыла все секретные материалы в библиотеке Академии, до каких смогла добраться, и не нашла ни одной гипотезы.

– В свое время мы с Лёвой обсуждали, что представляют собой миры Заграничья, – говорит Вольфин. – Лёва считал, что это такая фрактальная система, где каждая область соприкасается с множеством других, поменьше, а те – с множеством еще более мелких, сохраняющих при этом общую самоподобную структуру.

– Да, – кивает Гоша, – Лёва мне объяснял.

Нельзя сказать, что я тогда все понял, думает Гоша, ну да ладно. Хотя бы слово «фрактал» запомнил – и то результат.

– Если мы представим для удобства, что каждый мир – это такой пузырик, как в мыльной пене, то граница между мирами – это поверхность пузыря, логично?

– Ну да, – Гоша соглашается с чистым сердцем. Если мир – пузырь, то граница мира – поверхность пузыря. Вполне убедительно.

– А вместе с тем из математики нам известно, что особенность фрактальных структур, образованных трехмерными объектами, заключается в том, что их двумерная граница, как бы это сказать, может быть фактически бесконечна. Бесконечно тонкая пленка бесконечной площади. Прикинь сам: когда на каждый сколь угодно маленький шарик мы можем повесить еще маленьких шариков, общая площадь их поверхности растет… при некоторых условиях – растет неограниченно, до бесконечности. Знаешь, как линия, которая проходит через все внутренние точки квадрата?

Гоша кивает неуверенно. Кажется, он уже перестал понимать.

– И что отсюда следует в практическом плане? – спрашивает он.

– В практическом плане отсюда следует, что кроме всяких миров – ну, промежуточных миров, миров Заграничья, глубинных миров и так далее – есть еще их граница, бесконечно тонкая пленка бесконечной площади. То есть там, говоря обычным языком, очень много места. И поэтому возможно перейти в любую область из любой – при переходе просто скользишь по поверхности этих пузырей, ну, областей или миров, как тебе больше нравится. И если для человека, находящегося в нашем мире, смерть – это переход в другой мир, сквозь вот эту поверхность, то для человека, который на этой поверхности уже находится, смерть не означает ничего. Он просто остается на этой границе.

– А почему тогда Лёва исчез?

– Потому что мандельброт движется, а убитый некоторое время остается на месте. Но я предполагаю, что вскоре после гибели он начинает двигаться самостоятельно, скользя по этим поверхностям.

– И что это значит для Лёвы?

– Понятия не имею, – Вольфин пожимает плечами. – Это всего-навсего гипотеза. Следствия могут быть самые разные. Например, что Лёва не так далеко, как мы думаем. Что его бесполезно искать в Заграничье. Что полезнее создать здесь условия для его перехода – ну, ослабить Границу, все такое.

– Граница сейчас крепка как никогда, – отвечает Гоша. – Марина сказала, перед Фестивалем ее укрепили всюду, где могли.

– Ерунда, – отмахивается Вольфин. – По слухам, кто-то из системщиков уже видел эти пластыри. Ну, в смысле пробовал.

– Это вряд ли, – говорит Гоша. – Я думаю, Тимофея спрятали где-то в глубине Учреждения и…

– Учреждение ничего не может спрятать, – говорит Вольфин. – Там тоже работают люди. А где люди – там сбой в системе. Поверь, это только кажется, что Граница крепка как никогда. На самом деле она должна трещать по швам. Я думаю, сам факт, что сюда попадет столько мертвых, сколько они планируют позвать на Фестиваль, ослабит Границу так, что мы еще сами удивимся. И, кстати, я бы на этот Фестиваль хотел попасть. Там, я думаю, будет интересно. У