– С нами две девушки, – говорит он старику. – Мы здесь заблудились.

– И кто на вас напал?

– Мы не разглядели, – отвечает Марина, – их было человек десять-двенадцать, с байсбойными битами… и девушки с ними тоже были.

– А, так это джеты! – говорит старик. – Ну правильно, это их территория, они ее охраняют. Может, в темноте приняли вас за бананов или шарков.

Джеты и бананы! Конечно же!

Надо же было нам так вляпаться, думает Лёва.

– По-моему, они нас ищут, – говорит Марина. – Мы троих избили.

– Вы, я вижу, хорошие бойцы, – медленно говорит старик. – Ну, для людей, совсем случайно заблудившихся в парке.

– Нам негде ночевать, – объясняет Лёва. – Мы думали, можно где-нибудь тут…

– Приличным ребятам нечего делать тут по ночам. – Старик поднимается. – Это место для бродяг. Тем более раз вы подрались с джетами…

– И что нам делать? – спрашивает Ника.

В голосе больше нет резкости – голос жалобный, точь-в-точь как у маленькой девочки, заблудившейся в лесу, где полно волков.

– Ну что ж, – говорит старик, – попробую вас где-нибудь спрятать… раз уж мы встретились.

Узкими, едва заметными тропинками старик ведет их по кустам. Двигается он бесшумно, почти не задевая ветвей. Глядя ему в спину, Марина вспоминает: тренер по об-гру говорил, что опытный мясник точит нож раз в год, потому что не рубит мясо, а режет, проходя пустотами между костями и мясом. Мол, это и есть опыт: умение находить пустоты и двигаться в них.

Похоже, думает Марина, у нашего провожатого опыта хватает.

Минут через пятнадцать они выходят на берег озерца. Старик опускает руку в воду и тянет невидимую веревку: из-под склоненного к воде дерева медленно выплывает плотик.

– Залезайте, – командует старик и, порывшись в кустах, вытаскивает две доски: одну вручает Гоше, другую оставляет себе.

Луна исчезает в тучах, в темноте все молча перебираются на плот. Старик велит Гоше стать справа, сам встает с другой стороны.

– Гребем туда, – говорит он и тычет рукой в темноту.

Впятером они с трудом умещаются на плоту. Вода то и дело затекает Марине в ботинки. Куда мы плывем, думает Марина, но тут опять выходит луна, и теперь видно, что плот скользит по черноте к островку в самом центре круглого озера.

– Мы туда? – спрашивает Марина.

– Да, – отвечает старик. – Это мое убежище. Не волнуйтесь, джеты сюда не сунутся.

На землю Марина выпрыгивает с облегчением.

Старик прячет плот и, раздвигая кусты руками, идет вглубь острова. На поляне на четырех палках натянут большой кусок многоэтилена, под ним кучей свалены одеяла, тряпки, картонки…

– Располагайтесь, – говорит старик, – здесь на всех хватит.

Лёва берет одеяло. Марина в темноте не видит, но представляет, как он брезгливо кривится. Ну да, наверняка одеяло чудовищно грязное.

– Спасибо, – быстро говорит она. – Мы на самом деле тепло одеты, одеяла не нужны.

– Подстелите их хотя бы, – говорит старик. – Земля-то холодная.

Ребята расстилают одеяла, и Ника спрашивает:

– А многоэтилен – от дождя?

– Ну да, – говорит старик, – чтобы вещи не промокли. У меня здесь склад: кстати, надо бы подобрать вам утром какую-нибудь приличную одежду. Но ночую я тут только в дождь: не люблю рано просыпаться.

– А почему здесь приходится рано просыпаться? – спрашивает Марина.

Она помнит, что друзья хуже знают инглийский, поэтому старается вести разговор сама. Впрочем, удивительно, до чего ясный у старика язык: никаких непонятных слов, ни жаргона, ни ругательств. Наверное, даже ребятам все понятно – хотя, с другой стороны, не будут же они сейчас переспрашивать ее на живом языке?

– Надо отсюда убраться до открытия парка. Не можем же мы на глазах добропорядочных граждан плыть через озеро!

Да и плот лучше прятать без лишних свидетелей.

– А джеты не знают про это убежище? – спрашивает Лёва.

– Конечно, знают, – говорит старик. – Все в парке знают. Но вы не волнуйтесь, тут безопасно. Самое безопасное место у нас здесь.

– Почему?

– Так договорились, – отвечает старик. – Это же госпиталь, почти что церковь. Человек должен знать, что тут ему ничего не грозит.

– Госпиталь? – удивляется Лёва. – А кого здесь лечат?

Старик поплотнее заворачивается в одеяло и отвечает:

– Как кого? Любого жителя парка. Заболевших бродяг. Раненых джетов. Раненых бананов и шарков – ну, если они успевают сюда добраться.

– А кто их лечит? – спрашивает Марина, хотя, кажется, уже знает ответ.

– Я и лечу, – говорит старик, – кому ж еще? Ты, дочка, думаешь, здесь у нас целый штат сотрудников, как в больнице Красного Креста?

– А вы умеете? – спрашивает из темноты Ника.

– Ну как тебе сказать, – отвечает старик. – Меньше, чем хотелось бы, но кое-что умею. Все-таки я когда-то был неплохим врачом.

Старик-то, оказывается, не простой бродяга. Вот почему, соображает Марина, у него такая правильная речь.

– А что вы делаете в парке? – спрашивает Лёва.

– В парке? – переспрашивает старик. – Путешествовал, куда не надо, и тоже, наверное, заблудился. Почти как вы.

Все уже улеглись, в парке тихо, только где-то далеко гудят машины на ярко освещенных ночных улицах Вью-Ёрка.

– Куда вы путешествовали? – спрашивает Марина. – В другие области?

– В другие области много кто путешествует, – отвечает старик. – Это такое простое путешествие, я бы сказал – поверхностное. А я отправлялся вглубь, куда мало кто рискует забраться.

– Вглубь чего?

– Вглубь нашего мира. То есть не вот этого мира, где Вью-Ёрк, а большого мира, где есть Граница, есть живые, есть дважды мертвые…

– В глубинные миры? – быстро спрашивает Гоша.

– Можно сказать и так. В глубинные миры, да.

Неужели это случайность, думает Марина. Глубинные миры, обитель чудовищ, пристанище Орлока… бездна, откуда он поднялся, чтобы уничтожить всех нас. И вот здесь, в Заграничье, в первую же ночь мы встречаем человека, который там побывал.

– А как вы это делали? – спрашивает она.

– Как делал – так и делал, – говорит старик. – Вам, ребята, этого знать не надо. Я свою жизнь разрушил – что я, буду помогать вам разрушать ваши?

– Почему – разрушили? – спрашивает Ника.

– Понимаешь, девочка, в самой глубине нет ни меня, ни тебя, ни мертвых, ни живых, ни дважды мертвых. Там чистый хаос, диссоциация, расщепление. Человеческое сознание не приспособлено для такого опыта. Может повезти раз-другой, но рано или поздно ты возвращаешься оттуда – и перестаешь понимать, кто ты. Тебе кажется, что тебя нет, тебя давно не существует, возможно – не существовало никогда. И остальных – твоей жены, твоих детей, коллег, пациентов, в конце концов, – их тоже нет и никогда не было. И когда ты это понимаешь, уже нельзя жить как раньше. Как, например, несуществующий врач может вылечить несуществующих больных? Это же нонсенс. Обман. Чушь. И вот, в один прекрасный день ты выходишь из дома и идешь не на работу, а в парк. Садишься на берегу озера и смотришь на грязную воду. Бензиновая пленка, ряска, какие-то пузыри… набухают и лопаются. Я смотрел на них и думал, что мы все – тоже пузыри: всплываем из ниоткуда, исчезаем в никуда. Можно ли сказать, что пузыри существуют? Нет. Пузыри эфемерны и краткосрочны… а постоянны лишь