Тут она одаривает меня одним из своих типичных взглядов – вариант с поворотом головы. Мелькает мысль: на каком количестве молодых людей женщины отрабатывают, полируют свои приемчики, жесты и прочее, прежде чем попадают в наши руки, дабы приемчики эти продемонстрировать?

Близость, красота. Надо бы позвонить Ка…

Все мое сознание словно собирается в один сверкающий сосуд с тончайшими стенками. Сосуд этот мигом пролетает огромное расстояние глубочайшего колодца и разбивается о черное, шероховатое дно.

Я еле сдерживаю слезы, когда перед глазами оживает все, что приключилось у нас с Катей: то, как она не отвечала, и, конечно, сообщение от незнакомца. И то, как я не поверил, и как надеялся, и как говорил с ней, как отчитал ее и как… опять надеялся, что все это – сон.

Но нет. Это было ужасной, мерзкой явью. И с этой явью надо что-то делать.

Но сначала – завтрак.

Покушав, и распрощавшись с Аллой – и не забыв взять у нее немного денег в долг, – я выхожу из подъезда многоэтажки и пытаюсь определить, где нахожусь. Как оказалось, на город я смотрел не с какого-нибудь этажа, а с одного из верхних и поэтому не совсем верно оценил ситуацию.

В частности, остановка. Она не так уж и далеко, но это меня не спасает.

После того, как я поел, у меня внезапно обострилось состояние ненависти к себе, и к Кате, и главное, к собственному телу. Это состояние будто бы взялось совершенно из ниоткуда, и если бы даже очень хотел, я не смог бы его грамотно описать – настолько оно было новым даже для меня, для человека, который вот уже с неделю изнемогает от диковинных недугов.

Я делаю несколько шагов к дереву и тут же ощущаю подступающую к горлу кислоту. Она разъедает мою слизистую, снизу вверх. Очищающий спазм. Еще один. Третьим сливаю остатки. Сплевываю, вытираю рукавом рот.

Может, это как-то связано с таблетками от головы, что я взял у Аллы? Она отошла тогда, а я в приступе непонятно чего принялся шарить по кухне. Нашел аптечку, нашел таблетки с самым странным названием, отсыпал несколько и забросил в себя. И теперь вот они из меня вышли, а с ними и весь завтрак.

И самое странное, я не мог и сам уже разобраться: кто руководил мной? Что за позыв? Действительно ли я просто не рассчитал дозу? Просто боялся слишком уж напугать Аллу, потому и не попросил таблетки у нее? Ну, куда уж там, она еще и не дала бы и потом принялась бы, наверное, меня контролировать, за мной следить, дабы я не натворил чего-нибудь.

Фух, ладно. Я прочистился, и теперь понятно еще одно – ничто мне не помогло. Состояние только ухудшилось.

Кажется, у меня было некое подобие шкалы отсчета – и теперь я остановился примерно на десяти. Опять перед глазами яркие пятна, невообразимо разрывается голова. Будто кто-то ржавой ложкой ворочает мозги, а потом скребется, скребется прямиком о внутреннюю поверхность черепа.

Я, конечно, пытался поделиться с Аллой, но особого эффекта это не принесло. У меня не хватало слов, будто бы сам язык человеческий меня подводил.

Должно быть, сильная физическая боль – одна из тех вещей, которые мы не в состоянии в полной мере разделить с близкими.

Помню, я как-то был в гостях, и при мне маленькую девочку укусила оса. Девочка разревелась и в жестоком порыве, который иногда характерен для детей, в попытке показать, насколько ей больно, взяла и ущипнула маму за руку изо всех сил.

Не уверен, что это сильно помогло поделиться болью, но девочка хотя бы попыталась. Стало ли ей хоть чуть-чуть легче, вот вопрос. С тем же успехом она могла щипать что угодно, хоть резину, хоть одежду…М-да, если только девочке по умолчанию не нравится издеваться над другими.

Я кое-как добираюсь до маршрутки под проливным дождем. Благо, зонт есть – я предусмотрительно взял его у Аллы. И да, у зонта все шансы вернуться к хозяйке – в отличие от денег.

Дом встречает меня ожидаемым холодом. Отопление ребята из ЖКХ успели отключить еще пару недель назад.

А еще дом встречает меня пустотой.

Мне хватило ума зайти в магазин: купить продуктов и немного тех самых напитков. Снова было чувство, будто бутылки меня звали. Как и прежде, я подходил к полкам, водил по ним глазами, выискивал что-то, а потом… брал что покрепче. В этот раз, благодаря финансам, одолженным у Аллы, мне удалось не ограничиваться пивом: компанию ему составил литр недорогого виски.

Вернувшись, я расставляю бутылки на столе. Несколько минут, во внезапном оцепенении, перемещаю их то так, то этак. А потом открываю виски, разбавляю немного колой, беру «коктейль» с собой в комнату и начинаю пить.

Поначалу я твержу, что вовсе не упиваюсь – так, подслащаю горечь утраты. И я пью, и пью, и пью, и все никак не могу понять, что хватит, не могу остановиться.

Быть может, потому, что мне нужен другой человек, который скажет «стоп»?

Думаю, что таким человеком вполне могла стать Катя, – и чуть не плачу. Катя. Кстати, как она? Над бы проведать. Захожу во ВК, лезу на ее страницу. Статуса в отношениях больше нет. Хоть «В активном поиске» не поставила, и на том спасибо. Надо бы и мне убрать, ведь теперь у меня просто «есть подруга»… Чертова социальная сеть напоминает мне о том, чего я безвозвратно лишился.

А может, все-таки можно что-то исправить?

Я начинаю писать Кате. Одно сообщение следует за другим. Я набираю текст слегка трясущимися пальцами, и пишу, и пишу, и пишу. Меня на секунду посещает мысль о том, что это плохая идея, но я отмахиваюсь от нее, как от надоедливого комара в жаркий день, и продолжаю. И снова претензии, злость, обида. Все это – с кучей ошибок, но такое живое, прямо изнутри.

Поначалу сообщения висят непрочитанными несмотря на то, что она онлайн. Потом Катя решается и открывает их.

Она отвечает. Она снова со мной заговаривает, и мне это кажется настоящей победой, возможностью как-то взять и спасти себя. Не-ет, не так. Спасти нас.

Но все тщетно. Она четко дает понять, что все кончено… Я опять остаюсь ни с чем. Опять не могу понять, как так может быть.

Хочется плакать. И я плачу. Добиваю бутылку «Лоусона».

Вырубаю свет. Забираюсь в кровать.

И засыпаю, не думая ни о чем.