– Дружище, я бы за тебя заплатил, но ты, кажется, не из тех, кто точно вернет деньги.
И… меня выпроваживают. В дверях я сталкиваюсь с мужчиной. Он усатый и в черном камзоле, застегнут на все пуговки.
Эдгар По идет записываться в «Сыны Умеренности» – не уверен, что тайное, но все-таки общество для тех, кто хочет отказаться от алкоголя.
Я моргаю, и вихрь снова забирает меня.
И я оказываюсь…
* * *…В новой ситуации. Стою за деревьями. Тот же мужчина, невысокий и черноусый, шаг за шагом приближается к парадному входу красивого белого дома. Подойдя, он стоит некоторое время в нерешительности, что странно, учитывая напор, с которым он двигался к двери. Затем он поднимает руку заправским – солдатским? – жестом и стучит.
Открывает служанка. Она выслушивает господина, который что-то вещает про интерес к некой даме … И тут спускается эта дама. Через большие окна особняка мне видно, как она сходит по лестнице, хотя я по-прежнему боязливо выглядываю из-за большого дуба.
Дальше я наблюдаю презанятный диалог. Судите сами: ведь сначала По говорит о том, что не уверен, вспомнит ли его дама. Та отвечает, что да, что он ее… одноклассник, или можно сказать однокашник – на случай, если это слово подходит чуть больше. После этого По, не теряясь, предлагает ей руку и сердце, а она сначала все воспринимает как шутку. Но наконец она понимает, что он серьезно. И она в приятном шоке.
А теперь я вижу, что По собирается еще в одно место – его ждет дама, которой нужна небольшая помощь в, кхм, редактуре.
Здесь картина снова меняется.
* * *Какое интересное раздвоение: я слышу и вижу вещи, которые происходили с По, как если бы ему самому вдруг приснилась его собственная жизнь!
Моему взору предстают самые настоящие… путешествия его души. Его наследия. Мета-По, что ли.
Не только то, каким он был до рождения – путешествие по всем вещам, которым было суждено повлиять на его сознание. Не только его жизнь в нескольких городах восточного побережья США и не только влияние, которое возымело его творчество на людей, что жили позже и живут сейчас. Я будто бы смотрю на взаимосвязи между всеми этими вещами.
Неужели я только-только начинаю это осознавать? Немыслимо. Как будто кто-то вел меня…
Ну конечно же! Меня водили по разными элементами жизни. Своей же жизни.
Бостонца. Ну как я могу им не быть? Вот же монета американская в моих руках. Что если… если и вправду меня всю эту неделю бросало из одного мира в другой, если я действительно бывал даже в неких временах, далеких от того, когда жил сам великий По – столь близкий мне поэт?.. Сколько всего я успел посмотреть. Его детство, и отрочество, и служба в армии… Вспомни же сам, Марк! Вспомни!
* * *Как по наитию, меня забрасывает во время, когда о нем чуть не забыли. Но нет, прекрасно все про него помнят. Даже про экранизации его фильмов можно поговорить.
Что еще? Я вижу, как ученые спорят о том, что, оказывается, его биография была запятнана! И кто бы мог это сделать? Посмотрите сами, это был Грисуолд.
Я вижу, как почти сразу после смерти По – нет, не почти, а именно СРАЗУ! – тот самый Грисуолд принимается трудиться над его жизнеописанием. Как он собирает максимально полное собрание сочинений и выставляет По редкостным пьяницей и хамом. Но что еще хуже – я вижу, как этот Грисуолд сидит, размышляет, ищет слова. И как он пытается подделать письма самого По.
А затем я вижу достопочтенного поэта Лонгфелло – который… который понимал. Вот он ведет беседы с одним из коллег, говорит о том, что с сожалением относился к поэту. Но тут же я перемещаюсь в другое время… и все выглядит иным. Я вижу уже самого По – еще безусого. Он с большим жаром пишет слова, унижающе некоего человека. Но кого? Да это самого Лонгфелло. Да, По действительно неприятно о нем отзывался, что уж тут поделать.
Такое чувство, что мне суждено во всем этом разобраться. Вот сейчас, когда осталось совсем немного, я должен понять, как именно Эдгар По скончался! Как его попытались уничтожить! Но как сделать это? Неужели получится? О нет, сомнений в душе моей излишек. Их бросить прочь уж стоит мне.
Неужели же мне не хватит сведений? Я должен понять, как именно все разворачивалось в тот самый день.
Глава 13
Воскресенье
Утром я просыпаюсь в том месте, где не должен был. Вообще очень плох сам факт того, что мне пришлось проснуться, ведь я не собирался засыпать. Вроде и кофе я заправлялся, и настрой нужный имел – но не хватило.
Впрочем, кого я обманываю: я проиграл еще когда потянул ко рту трубку кальяна и сделал первую затяжку. К тому же продолжил пить, как не в себя. Какого еще результата стоило ожидать?
Осматриваюсь. Первое, что бросается в глаза, – я вижу не ту комнату, которую наблюдал ночью. То есть она вроде бы та самая, но не совсем: кровать куда меньше; а я не на мягком кресле, оказывается, спал, а на убогом стульчике, привалившись спиной к стене. Любопытно, это каким-то образом успело повлиять на мои сновидения? Даже не знаю…
И никаких красных витражей, обычные окна.
Поднимаюсь – ноги дрожат. Нетвердо подхожу к подоконнику. Привычный вид: унылые реалии нашего городка. Вон там дымится сигарета заводской трубы, вот проезжая часть чуть ли не под самыми окнами, а чуть поодаль зеленеет парк.
Я отворачиваюсь и снова бросаю взгляд на полуторную кровать – она точно не царская, не как была во сне. И она пуста, видны только смятые простыни. Куда делась Алла? На кухне, наверное.
Я выхожу в коридор. Никак не могу понять, где какая комната. Справа – точно дверь на выход. Прохожу чуть вперед – и тут еще одна комната, но пустая, нежилая. Пустота нарушается разве что редкими, эпизодично разбросанными по полу коробками.
Несколько секунд тупо пялюсь на них и выхожу.
Если следующие две двери оказываются стандартным разнесенным санузлом, то за третьей наконец то, что нужно, – вот же она, Алла. Сидит нога на ногу, в одной руке телефон, в другой – надкушенный круассан.
Поворачивает ко мне голову, поправляет халат и говорит, совсем чуть-чуть издевательски:
– С добрым утром, красавица!
– Ха-ха, – натужно покрякиваю я, – очень смешно.
– Нет, ну а что. Ты продрых очень даже неплохо…
– Ты почему, лучше расскажи, не разбудила меня сразу же? И почему вообще дала заснуть? Ты же обе…
– Извини-извини, – торопливо перебивает меня она. – Я сама старалась не вырубаться,
