Князь вновь поклонился.

— Я ещё должен извиниться за мою дерзость, я ведь прибыл без приглашения: встретив доктора у друзей, упросил его взять меня к вам. Было бы слишком неловко являться в одиночку, — спокойно заговорил он. — Дело в том, Анна Алексеевна, что вчера, когда вам на балу сделалось нехорошо, вы обронили вот это, — он держал в руках тёмно-синий веер, разрисованный прихотливыми узорами. — Я решил, что вам жаль было бы его потерять.

— Аннушка прекрасная художница, она сама украшает многие свои вещи, — пояснил доктор. — Верно, это ваша собственная работа?

— Да, — это всё, что она смогла из себя выдавить.

Не очень-то любезный ответ для хозяйки, чей долг занимать гостей интересной беседой! Однако присутствие князя Полоцкого в скучной, постылой обстановке их дома делало всё происходящее каким-то нереальным. Анна смотрела на него почти не отрываясь, и никак не могла сосредоточиться.

Повисла неловкая пауза, которую поспешила заполнить Катерина Фёдоровна.

— Анет, ну что же ты? Сейчас подадут чаю, — обратилась она к гостям. — А если вы ещё не завтракали…

— Благодарствую, Катерина Фёдоровна, но мы как раз с завтрака-то и едем! — со смехом воскликнул доктор. — Сидели, представьте себе, у Завадских; там хозяйка с дочерьми в таком волнении обсуждали приезд Марии Антоновны Нарышкиной с дочерью — говорят, ту замуж выдают, причём сам император…

Анна перестала слушать совершенно не нужные ей светские сплетни. Держа ребёнка на руках, она уселась в кресло и принялась забавляться с малышкой, искоса наблюдая за князем Полоцким, который не обращал на неё внимания и, казалось, с живейшим интересом принимал участие в беседе.

«Неужели это всё ему не скучно? Кто бы мог подумать! Или он просто представляется?» — мелькало в голове у Анны.

— …И, как я слышал, Софья Дмитриевна Нарышкина очень долго была нездорова, — продолжал рассказывать доктор Рихтер. — Но теперь она чувствует себя совсем хорошо… Ох, да что же это я! Болтаю, точно заехал на чай, и даже не выслушал вас, Анна Алексеевна!

Доктор ловко взял у неё малышку и пересадил на колени Катерины Фёдоровны, сам же принялся измерять у Анны пульс.

— Ну вот, сегодня вам гораздо лучше, хотя я бы рекомендовал денёк провести в постели! Ну, да я понимаю: заботы о детях, хозяйство — всё это требует внимания.

— Да, дети отнимают много сил, но вот сестрица помогает мне во всём, — непринуждённо сказала Анна и кивнула Елене, которая ответила кислой улыбкой. — Не знаю, что бы я без неё делала!

Доктор начал восхищаться детьми и расспрашивать об их здоровье; Анна честно постаралась собраться с мыслями, чтобы не ответить невпопад. Князь Полоцкий вновь внимательно прислушивался, сохраняя на лица заинтересованное выражение. Зачем же он всё-таки нанёс им визит, неужто только из вежливости?

Или… Или ему что-то нужно от неё, Анны? Ибо его поведение в корне отличалась от манер её обычных кавалеров; как вести себя в этом случае, она по-прежнему не понимала. Вацлав Брониславович вдруг пошевелился и встал; разговор моментально иссяк, и у Анны упало сердце. «Вот и всё: он понял, что я обычная, ничем не примечательная домашняя курица… Сейчас он уйдёт и никогда более не заинтересуется мною!»

И зачем только она завела разговор о детях! Известно же, что для молодых людей нет темы скучнее! Хотя — Вацлав Брониславович сейчас не казался ей таким уж молодым — вот вчера она подумала, что князь, верно, ровесник Левашёву, а сегодня при дневном свете поклялась бы, что он старше…

— Анна Алексеевна, — разомкнул губы князь Полоцкий, — благодарю за гостеприимство, было очень приятно познакомиться с вашим семейством…

— Не хотите ли ещё чаю? — чуть не плача, пролепетала она. — Или, может быть, кларету?..

— Барышня, сегодня ужасно сыро — я сказала Луше сварить глинтвейн из красненького, как господин граф любит. Вот уже почти готово, — подсказала Люба, подошедшая с подносом.

— Ах, в самом деле, спасибо, Любаша, милая! — оживился доктор. — Это, голубушка, отличная идея в такой промозглый день.

Но Полоцкий продолжал стоять; Анна подошла к нему.

— Вы не желаете выпить немного глинтвейну вместе с доктором? Наша Лукерья прекрасно научилась его готовить.

Князь покачал головой.

— Спасибо. Но я был бы ужасно признателен, если бы мне позволили взглянуть на ваши картины, Анна Алексеевна. Признаюсь, доктор — не единственный, кто рассказывал о вашем таланте.

Её буквально бросило в жар — от смущения и счастья одновременно. Анна никогда не считала себя настоящей художницей, не стремилась показывать людям свои творения и не мечтала, что когда-нибудь весь мир узнает её имя. Однако если кто-то всё же смотрел её картины и восхищался — для неё это было каким-то неизъяснимым блаженством, особенно отличным от набивших оскомину комплиментов на балах.

— Ах, Боже мой! Ведь детей давно пора кормить! — всполошилась вдруг Елена. — Анет, ты не беспокойся, занимай гостей, мы с маменькой сами управимся.

— Да-да… Спасибо, Элен, — пробормотала Анна, вновь заметив внимательный взгляд князя Полоцкого, устремлённый на детей и сестру.

Неужели он что-то заподозрил?

Мачеха и Елена удалились вместе с детьми; Анна же пригласила доктора Рихтера и князя Полоцкого пройти с ней в её маленький салон наверху — там находилось большинство ей работ.

Но в эту минуту принесли обещанный глинтвейн, и доктор, большой до него охотник, добродушно отклонил приглашение — так что Анна и Вацлав Брониславович впервые после вчерашнего разговора на балконе очутились наедине.

* * *

Салон у Анна Левашёвой больше напоминал маленькую картинную галерею: небольшая, но светлая комната продолговатой формы, в два окна. Там почти не было мебели, кроме небольшого изящного столика и пары венских стульев. Некоторые картины Анна развесила так, что их можно было видеть, едва войдя — это были обычные натюрморты, пейзажи, городские виды. Всеслав отметил, что выполнены они с недюжинным мастерством, хотя и несколько тривиально. Было видно, что художница старательно подражала манерам известных мастеров.

Он вежливо рассматривал картины, отпускал комплименты и одновременно лихорадочно вспоминал рассказ Златы про то, как она стремилась к дочери; и та словно сердцем это почувствовала. Изобразила на полотне ту самую их встречу, когда он, Всеслав, вступился за Злату перед односельчанами. «Она слышит, чувствует меня, будто наяву, — говорила Злата. — Я тогда на миг точно в прошлое вернулась, прожила всё до мгновения, а когда очнулась — я была там, рядом с ней, моей Анной! Пусть я не могла остаться и показаться ей в настоящем виде — но всё же мы виделись, виделись!»

Если только Злате не померещилась эта встреча, то картины графини Левашёвой должны быть совсем не такими, как то, что ему сейчас показали.

— Вы разочарованы? — спросила вдруг Анна.

Оказывается, она давно уже наблюдала за ним, взволнованно кусая губы.

— Нет, что вы! — поспешно уверил