– Но это неслыханно! – возмутился курфюрст. – Император Священной Римской Империи – высочайший титул среди христианских государей!

– Осмелюсь напомнить, господа, – подал голос Рюмин, – что в переписке между Москвой и Веной, блаженной памяти государь Иван Васильевич именовался не иначе, как «Божьей милостью Цесарь, Владетель всероссийский и Великий князь»!

– Но Его Святейшество Папа не признает этого титула!

– И сколько полков может выставить Павел V?

Пока озадаченные посланцы императора переглядывались между собой, я продолжил «ковать железо, не отходя от кассы».

– Послушайте, господа. Это мое предложение вашему сюзерену и только ему решать, принять его или нет. Мы можем стать союзниками, можем соблюдать нейтралитет, а можем начать вражду. Выбор за ним.

– Мы передадим Ваше послание, – хмуро отозвался Хотек и тут же задал вопрос: – Ваше Величество, а известно ли вам, что Оттоманская Империя находится в состоянии войны с Речью Посполитой?

– И у поляков не так много шансов отбиться, – кивнул я. – Во всяком случае, пока Владислав занят войной, которая его совершенно не касается.

– Очень может быть, – покивал головой чех. – Но как вы думаете, куда направятся турки, если победят?

– Кстати, я совсем забыл поздравить Ваше Величество с взятием Азова, – добавил баварец и впервые за время разговора позволил себе скривит губы в усмешке.

– Спасибо, – вернул я ему улыбку. – Но знаете, что самое интересное? Мне ничего не стоит приказать казакам оставить его. Представляете ситуацию? Султан Осман II соберет армию и уже приготовится выступить, как придет известие, что цель достигнута, и нет никакой надобности тащиться по степям. Даже не знаю, что он предпримет в таком случае? Может снова ударит с освободившимися войсками по Речи Посполитой, а может, пойдет на Вену… Кто знает?

– Или на Персию? – пытливо взглянул на меня Хотек.

– Тоже возможно. Кстати, у меня с шахом Аббасом прекрасные отношения.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего, кроме того, что персы и турки могут урегулировать свои разногласия, а могут сойтись в новом противостоянии. Всё в руках Божьих, не так ли?

– Аминь, – кивнул архиепископ и осенил себя крестным знамением.

– Ну, вот и поговорили, – решительно поднялся я со своего места. – Доброй ночи, господа. Нам надо поторапливаться, а то мои спутники, оставшиеся на улице, могут превратно истолковать такое долгое отсутствие.

– Я передам Его Величеству все, что вы сказали, – заверил провожавший нас Хотек.

– Прекрасно. Я надеюсь на вас, любезный граф.

– Но неужели вы и впрямь настроены столь решительно, что готовы выступить против императора?

– Как вам сказать, – остановился я и пристально взглянул в глаза чеха, – на беды Фридриха Пфальцского мне, откровенно говоря, плевать! Но если войска Фердинанда хотя бы приблизятся к моим границам, это, несомненно, станет казус белли[107].

– Я понял вас, Ваше Величество.

Собрать протестантских князей оказалось проще. Услышав, что я желаю с ними переговорить, они сами явились в резиденцию занятую герцогом Августом и теперь с нетерпением ожидали моего возвращения.

– Что вам сказал Фердинанд Баварский? – с нескрываемым любопытством поинтересовался Ульрих, встретивший меня буквально у порога.

– Ничего особенного. – Жаль, что вы не взяли меня с собой. – Не стоит сожалений, встреча была довольно скучной. Князья собрались?

– О, да!

– Прекрасно, – отозвался я и решительно двинулся вперед, пока датчанин не засыпал меня очередной порцией сплетен. Интересное дело, моя благородная матушка, хоть и была женщиной, рассказывая мне об участниках съезда, говорила исключительно об их деловых качествах, а так же давала краткую характеристику экономики их владений. А вот брат датского короля, напротив, делал упор на любовные похождения, скандалы и тому подобные вещи. Причем, было очень не просто разобраться, что в его повествовании хоть как-то соответствует действительности, а что является откровенным вымыслом.

– Итак, господа, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – начал я свою речь. – Легкая победа над Богемией и Пфальцем вскружила императору голову. Он и ранее не слишком жаловал протестантов, а теперь и вовсе созрел для окончательного решения религиозного вопроса!

– Это вам сказал граф Хотек? – хмыкнул герцог Саксен Лауэнбургский.

– Нет, сударь мой, но это ясно как Божий день!

– Но, что вы предлагаете? – с надеждой в голосе спросил Фридрих Датский. – Войну?

– Нет, конечно, – улыбнулся я его горячности. – Начать боевые действия легко, а вот закончить их, да ещё так, чтобы послевоенный мир был хоть чуть-чуть лучше довоенного, куда сложнее.

– Но тогда что?

– Я полагаю, надо показать католикам нашу решимость и сплоченность. Если мы преуспеем в этом, возможно, гроза минует наши земли, но если нет…

– Что тогда? – сдавленно пискнул граф Блакенбург, владелец крохотного даже по германским меркам, но при этом вполне самостоятельного княжества.

– Тогда, нам даже Господь не поможет.

– Господа, – счел своим долгом вмешаться Юлий Эрнст. – Но, быть может, истинное положение дел не столь печально, как описал нам Его Величество? Как мне кажется, император Фердинанд настроен миролюбиво и вполне ясно дал это понять.

– К тому же содержание войск может оказаться непомерным, – мрачно добавил герцог Август.

– Не говоря уж о том, что мы не сможем выставить армию сопоставимую по силе с имперской.

– Но нас непременно поддержит король Кристиан! – запальчиво возразил ему принц Фридрих.

– Как бы это лечение не оказалось хуже болезни, – проворчал отчим, бросив на меня быстрый взгляд.

– О чем вы? – удивился датчанин.

– О вашем дяде, – саркастически усмехнулся герцог. – Его Величество Кристиан IV славится своей любовью вмешиваться в дела, которые его совершенно не касаются. Я, конечно же, не хочу быть католиком, но и перспектива стать датчанином нимало меня не прельщает.

– Такая опасность существует, – не стал спорить я. – Однако есть ещё Швеция. Король Густав Адольф, как вам наверняка всем известно, является ревностным приверженцем лютеранства и не останется глух к стонам своих единоверцев.

– А вам-то, какое дело, до бывших единоверцев? – неожиданно запальчиво спросил меня Юлий Эрнст. – Вы ведь теперь схизматик!

Услышав это обвинение, все присутствующие затихли, ожидая моей реакции.

– Знаете, любезный дядюшка, – ответил я ему после краткого молчания, – Генрих Бурбон, как-то сказал, что Париж стоит мессы. Вы можете соглашаться со мной, можете даже осуждать втихомолку, но я с ним согласен. В моих германских владениях установлена свобода совести. В России я покровительствую протестантам, несмотря на то, что это не всегда нравится моим подданным. В этом смысле, вам не в чем меня упрекнуть.

– О, да! – речь герцога Каленберга сочилась сарказмом. – Мы весьма наслышаны о Вашей терпимости!

– О чем вы? – насторожился я.

– О вашем покровительстве слугам нечистого!

– Ваша светлость, потрудитесь выражаться яснее.

– Мой брат, вероятно, имеет в виду захват вашими войсками Риги, – поспешил вмешаться отчим. – Ходят упорные слухи, что это ведьма отвела рижанам глаза и заставила стражу открыть ворота.

– Да какие там слухи, – подхватил Август Саксен-Лауэнбургский. – Это всем известно, как и то, что ваш пасынок в награду за предательство выдал ведьму замуж за одного из своих бояр!

Нелепость подобного обвинения заставила меня улыбнуться, но, похоже, остальным присутствующим было не до смеха. Скрестившиеся на мне