– Фридрих Пфальцский сам накликал на себя беду, пытаясь занять трон Богемии, на что у него не было никаких прав! – вспыхнул архиепископ.

– Бог с ней с Богемией, – отмахнулся я. – Она, Слава Создателю, не входит в состав нашего округа и потому тамошние дела Нас не касаются. Но вот то, что император решил, будто имеет право по своему усмотрению лишать земель и титулов представителей знати, не может не вызывать у Нас известной тревоги. Сегодня под удар попал Фридрих V, а завтра Фердинанд Штирийский войдет во вкус и захочет лишить короны ещё кого-нибудь. Скажем, в Брауншвейге.

– А почему в Брауншвейге? – вскинулся Юлий Эрнст. – Мы ничего предосудительного не делали…

– Разве трудно придумать повод? Мало ли, вероисповедание ваше ему не понравится. Вы ведь лютеранин, не так ли?

– Скорее, Его Императорскому Величеству может не понравиться некий князь, принявший схизму, – желчно заметил граф Хотек, заслужив одобрительный гул и смешки от сторонников императора.

– Вполне вероятно, – не стал спорить я. – Однако Мы, в отличие от большинства здесь присутствующих, можем позаботиться о своих землях.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился граф.

– А что, Наш кузен – королевич Владислав, вам не рассказывал?

Теперь смешки последовали с другой стороны. Хотя протестантские князья и не были осведомлены о роли графа Хотека в организации похода на Москву, то уж о разгроме польской армии знали все и не могли не позлорадствовать над неудачей католиков.

– Москва далеко от Ростока, – процедил сквозь сжатые губы Фердинанд Баварский.

– Брауншвейг ещё дальше, но, тем не менее, я здесь!

Услышав мои последние слова, один из молодых людей в герцогской короне вскочил и демонстративно похлопал в ладоши, показывая полное одобрение моим словам.

– Кто это? – тихонько спросил я у Ульрика.

– Фридрих Гольштейн-Гогтопрский, – так же тихо ответил мне он.

– Что Вы, Ваше Величество, можете нам предложить? – громогласно спросил юноша.

– Прежде всего, гхм, – прокашлялся я, поднимаясь из кресла, – Мы, желаем твёрдо заявить, что Нашей единственной целью является установление мирных и добрососедских отношений со всеми присутствующими здесь. И, Господь Свидетель, никаких иных чаяний у нас нет! Владения Наши велики и обильны, а посему Мы не желаем территориальных приобретений. Залогом растущего благосостояния Наших земель, Мы полагаем покровительство торговле, ремеслам и наукам, а отнюдь не войну. Но ежели, Наши кроткие увещевания не будут услышаны, то Мы оставляем за собой полную свободу действий!

Всё время этой выспренной речи, я расхаживал перед делегатами округа, то и дело, вглядываясь в глаза фюрстам или епископам. Одни отвечали мне такими же твердыми и честными взглядами, другие отворачивались, потупив взор, третьи начинали оглядываться на своих соседей или покровителей.

– Что предложил ваш пасынок? – немного растерянно поинтересовался у герцога Августа его брат.

– Мир, – коротко ответил тот.

– А кто не согласится? – робко спросил какой-то горожанин.

– А из тех, кто против, он дух вышибет! – немедля ответил отчим, вызвав у присутствующих смешки, перешедшие затем в полноценный хохот.

– Примерно так, – охотно согласился я. – Но главное, я предлагаю всем вам, господа, объединиться. Если мы выступим единым фронтом, то нам, наверняка удастся оградить свои земли от невзгод, выпавших на долю Богемии или Пфальца.

– Прекрасные слова! – неожиданно поддержал меня граф Хотек. – Видит Бог, я готов подписаться под каждым из них…

– И что же вас останавливает?

– Только то, что в этих действиях нет никакого смысла! Я уполномочен Его Императорским Величеством, заверить всех присутствующих, что Фердинанд не имеет ни к кому из них вражды. Совсем напротив, он желает править милостиво и справедливо, а потому готов всеми силами защищать прежние вольности своих подданных и вассалов. Что же до Фридриха Пфальцского, то он сам выбрал свою судьбу…

– Да здравствует Император! – перекрыли его последние слова, выкрики «соглашателей».

– Клим, – обернулся я к своему спутнику. – Договорись о встрече со всеми делегатами.

– А с Хотеком?

– С ним в первую очередь!

Как я и предполагал, граф Хотек и Фердинанд Баварский остановились вместе, сняв для себя большой дом неподалеку от Старой Ратуши. Ратуш, к слову, в городе несколько. Есть Старая, есть Новая, которой тоже уже лет двести, а вдобавок к ним такие же учреждения имеются во всех крупных районах. Кроме того, Брауншвейг наряду с Парижем и Гентом «славится» своим буйным населением и склонностью к разного рода «революциям», называемыми тут «сменами». Городской нобилитет, состоящий из крупных негоциантов, враждует с цехами ремесленников, те, в свою очередь, с торговцами поменьше и все вместе они готовы дружно вцепиться друг другу в глотки, а уж про «любовь» к бывшим сюзеренам и говорить нечего.

От прочих фахверковых[106] домов резиденция курфюрста и посланника императора отличалась только размерами и стражей. Несколько угрюмых здоровяков в кирасах и шлемах морионах, вооруженные алебардами, неприязненно покосились на меня и моих спутников, но, видимо, будучи заранее предупрежденными о визите слегка посторонились.

– Проходите, – мрачно пробасил старший из них.

– Проходите, Ваше величество! – со значением в голосе поправил его Михальский, положив руку на эфес своей корабелы.

– Ваше Величество, – не стал спорить начальник караула. – Вы можете пройти, но вашим спутникам придется остаться здесь или сдать оружие.

– Да как ты смеешь, пся крев! – заревел литвин и если бы не моё вмешательство, дело наверняка дошло бы до смертоубийства.

– Отставить, – коротко велел я, и положил руку на плечо своего телохранителя. – Подожди меня здесь, дружище.

– Государь, позвольте мне пойти с вами? – раздувая ноздри от гнева, попросил он. – Если понадобится, то я справлюсь и без сабли!

– Нет, – покачал я головой. – Со мной пойдет Рюмин, а ты останься здесь.

– Как вам будет угодно.

– Но если наш визит затянется, то…

– Будь покойны, государь, мы разнесем этот дом по камешку! – пообещал мой телохранитель.

– Я на тебя надеюсь.

Посланцы императора приняли нас в небольшой комнате скудно освещенной сквозь маленькое окошко лучами заходящего солнца. Фердинанд Баварский сидел в высоком кресле с молитвенником в руках, но, увидев меня, поднялся и наклонил голову в знак приветствия. Чех проявил больше почтения, что, в общем, неудивительно. Всё-таки он по сравнению имперским князем, каковым я был прежде, мелкая сошка. Что уж тут говорить о царе всея Руси.

– Мы счастливы приветствовать Ваше Царское Величество в нашей скромной обители! – начал Хотек голосом, в котором не чувствовалось ни малейшего энтузиазма.

– Взаимно, граф, – хмыкнул я, усаживаясь на стул.

– Прикажете подать Вам вина, или может быть закусок?

– Благодарю, я сыт.

– Тогда, быть может, вы расскажете нам о цели своего визита? – подал, наконец, голос епископ.

– Разумеется. Клим, изложи этим господам суть наших предложений императору.

Продолжавший стоять Рюмин, тут же развернул лист бумаги и стал зачитывать его содержимое:

– Мы, Великий Государь, Царь и Великий князь Всея Руси и прочая и прочая, предлагаем возлюбленному нашему брату Кесарю Римскому Фердинанду союз против султана Османа II…

– Что? – удивленно переспросил архиепископ, перебив Клима. – Возлюбленного брата?

– А что вас так удивляет, Ваше Преосвященство?

– Вы всерьез полагаете себя равным императору?

– А