Ленар не мог ничего дать захватчикам, потому что у него уже и так все забрали силой, и эта мысль его пугала даже сильнее, чем мысль о том, что где-то там у кого-то действительно зудит желание пустить оружие в ход. Густав уже однажды так сделал, и по заверениям Эмиля сделал он это твердой рукой. Что мог испытать человек, выстрелив кому-то в голову, и при этом не нанеся вреда? Наверное, лишь разочарование. Ленар помнил это чувство. Каждый раз, когда он находил зайца и пускал стрелу в тщетный полет, он лишь рычал от злости и все сильнее становился одержим желанием наконец-то пригвоздить проворное животное к земле. Его жажда заячьего жаркого постепенно перерастала в жажду заячьей крови, и теперь он сильнее всего боялся, что где-то поблизости бродит вооруженный человек с подобным складом характера.
Как только шаги стихли у самой двери, в окошке для передач появилось лицо Акселя. Свежевыбритое, чистое, бодрое… в общем, у него было мало общего с заключенными. Его взгляд пересчитал головы, а рот с озадаченным свистом всосал воздух.
— Прижмитесь, пожалуйста, к дальней переборке, — скорее попросил Аксель, нежели потребовал, хотя мог себе позволить любую степень грубости.
Это не первый раз, когда захватчики произносили волшебное слово. Было даже забавно слышать, как они цепляются за формальности этикета после грубого нарушения большей части законов межзвездного права. Ленар не раз замечал все то неудовольствие, с которым Аксель с Ильей вступали с бывшим экипажем в контакт, но до сих пор рассматривал это как какую-то личную неприязнь. Возможно, он ошибался, и дело было в чуть более очевидных вещах, на которые он все это время упорно закрывал глаза.
Пленники медленно прижались к переборке, борясь с неохотой ленивыми движениями. После трех дней, проведенных на лежанках с перерывами на еду и вынужденные прогулки до ширмы рядом с вентиляционной решеткой, тело начинало ржаветь. Загустевшая кровь с неохотой проталкивалась по жилам малиновым вареньем, а мышцы теряли эластичность, но главной причиной их нерасторопности было коллективное желание досадить Акселю затянувшимся ожиданием. Других развлечений все равно не было.
А затем дверь открылась.
Пиратства не существует, напомнил он себе. Пиратства точно так же не существует, как и боевого оружия на коммерческих грузовых судах, однако если бы пиратство существовало, то можно было бы смело заявить, что перед ним предстал самый красивый пират за всю ничтожную историю космической организованной преступности. Он не питал к Вильме никакого влечения, особенно после недавних событий. Просто еще раз отметил для себя общеизвестный факт, чтобы зацепиться за хоть какой-то порядок в воцарившемся хаосе у себя в голове, и встретить врага так, как он и хотел — с достоинством.
Это враг, повторял он самому себе в такт робким шажкам, с которым Вильма не вошла, а скорее вплыла в камеру. Ее лицо со времен их последней встречи не изменилось. Все тот же серьезный сосредоточенный взгляд, все те же тени, легкой вуалью застывшие над ее бровями, и все то же напряжение в желваках, ощущающееся на расстоянии даже сквозь ее припухлые щеки. Она смогла завладеть вниманием лишь временно. Оглянувшись, она обратила взоры на Акселя. Матовый блеск на его лбу выдавал его. Он нервничал, и все так же неуверенно сжимал в руке «кадиевку», словно провожал свою спутницу в клетку к голодным медведям. Взгляд, которым он полировал Вильме спину, не был каким-то особенным. В его страшащихся моргнуть глазах читалась все та же тревога и настороженность, а в плечах — мучительное желание как можно скорее закрыть дверь.
Вильма послала ему короткий кивок, и клетка снова захлопнулась.
За те несколько секунд, что она молча разглядывала своих бывших коллег, Ленар смог разглядеть ее внимательнее. На ней не было куртки, оружия и подводки над верхней губой, а кудри, бьющие штопором из ее головы, выглядели чуть иначе, словно кто-то бросил в них щепотку хаоса. Глядя на нее, возникали некоторые сомнения в ее истинной роли во всем происходящем, и Радэк первым начал разговор, о котором совсем не просил:
— Если ты сейчас развернешься и постучишь в дверь, тебя выпустят?
— Да, — развеяла она большую часть сомнений, не проявив эмоций.
Было непривычно видеть ее такой. Он могла быть сердитой, возмущенной, расстроенной, раздраженной, иногда веселой и заботливой, но Ленар не мог вспомнить случаев, когда она была такой холодной и равнодушной. Она отстранилась от своего экипажа. Этого стоило ожидать, но Ленар надеялся, что их встреча пройдет чуть ярче, с криками, обвинениями и оттопыренными указательными пальцами, но они оба поняли, что в этом не было нужды.
— С тобой хорошо обращались? — выразила Ирма обеспокоенность, способную смутить любого человека по обратную сторону баррикады.
— Вам больше не стоит обо мне беспокоиться.
— Может быть ты расскажешь, о чем нам стоит беспокоиться? — предположил Ленар. — Ты ведь за этим сюда пришла?
— Вам не причинят вреда, — пообещала она. — Если вы будете хорошо себя вести, разумеется.
— И до каких пор мы должны «хорошо себя вести»?
— До тех пор, пока мы не найдем то, что ищем.
— И что же это? Заповедник? — плюнул Эмиль порцией скепсиса. — Это тяжелый буксир, а не легкое разведывательное судно. На такой махине вы можете искать заповедник веками.
— Нет, — качнул головой Радэк. — Максимум полвека, а затем они и это судно угробят.
— Он прав, — согласился Ленар. — Вильма, не глупи, ты же штурман. Должна понимать, что заповедники на звездных картах никто не отмечает.
У нее был готов ответ.
— А если я скажу, что координаты заповедника можно извлечь из бортового самописца? Туда записываются все пункты прибытия и отправления даже после плановой очистки журналов управляющего интеллекта. Надо лишь расшифровать самописец, извлечь из него координаты всех пунктов назначения и исключить из них те, которые уже числятся в наших звездных картах.
— Чушь какая-то, — Ленар скосил взгляд на техников. — Наш корабль хоть раз посещал заповедник?
— При нас с Радэком это был только Витус.
— Витус, — спасовал он Вильме. — Я и без самописца могу указать тебе его местоположение, а если ты и твои новые друзья проявят сотрудничество, выпустят нас отсюда, а затем добровольно сдадутся властям, на вашем суде я постараюсь говорить о вашем поведении только хорошее.
И тогда маска из холодной стали на ее лице раскалилась до пастельного оттенка красного и начала плавиться. Когда ее ноздри увеличились в просвете, а верхние резцы выглянули из-под сведенной судорогой губы, Ленар понял, что она ожидала услышать что-то другое. На волю показалась прежняя Вильма, и она была более прежней, чем хотелось бы.
— Какая нахальная самоуверенность! — протолкнула она через сдавленное возмущением горло. — Какое тщеславие и эгоизм! Ты тут уже
