Рамиро оставалось лишь гадать, что Агата могла прочитать в его лице.
– Значит, действуй, – посоветовал он. – Посмотрим, что тебе удастся придумать. – Хуже от этого точно не будет.
– Есть еще кое-что, – сказала Агата. – Мне потребуется твоя помощь, иначе я просто потрачу время впустую.
– Что тебе нужно?
– Если ты объединишь усилия с Джакомо, – ответила она, – тебе придется сохранить за собой право вето – вплоть до самого конца. За день до обрыва – за склянку, за курант – если я смогу найти более приемлемый выход, у тебя должна быть возможность отменить взрывы, иначе все будет впустую.
Рамиро не стал спрашивать у нее, с какой стати предкам брать на себя такой труд, чтобы побудить ее к действиям, если все усилия окажутся напрасными.
– Мы попытаемся, – сказал он. Большего он пообещать не мог.
– Спасибо. – Агата наклонила голову в знак прощания и направилась к двери.
– Чем ты теперь займешься? – спросила ее Тарквиния.
– Буду сидеть в своей комнате и думать, – ответила Агата. – С выключенной системой передачи.
Джакомо сказал Агате, что сам найдет Рамиро, когда переговоры перейдут на следующую стадию – однако их сообщники, решившие заранее оповестить себя об исходе сделки, по-видимому, не торопились с решением этого вопроса. Рамиро пытался найти способ скоротать время, не привлекая внимания к своему беспокойству. Навещая Розиту, ему обычно удавалось очистить свой разум от мыслей и немного поиграть с детьми, но затем она укладывала их в постель и затевала с Винченцо спор насчет обрыва.
– Это сделает Совет. – Винченцо был уверен в своих словах; он уже все просчитал. – Эвакуация – это блеф; они знают, что никакая опасность им не грозит. В конечном счете они найдут этим кораблям очевидное применение – чтобы выслать всех оппозиционеров на Эсилио.
– То есть оппозиционеры останутся даже после обрыва? – спросил Рамиро. – Совет снова запустит систему передачи?
– Конечно.
– Тогда зачем им ее вообще отключать?
– Чтобы диверсанты показали свое настоящее лицо, – объяснил Винченцо. – Они решат, что обрыв – их рук дело, и попытавшись воплотить его в жизнь, запутаются в собственных ногах. Лучше способа, чтобы их выманить, и не придумаешь, верно?
Если не считать перезапуска системы, Рамиро хотелось, чтобы эта история была правдой. В этом случае они с Тарквинией могли просто отказать Джакомо – доказав тем самым, что блокираторы никогда и не были частью плана диверсантов – а затем дождаться, пока Совет не доведет свою игру до конца.
Розите тоже хотелось в это верить, но история все-таки казалась ей неубедительной.
– Причина – в столкновении, – мрачно настаивала она. – Вопрос лишь в его масштабе.
– Почему ты так уверена? – спросил ее Рамиро.
– Это точно не диверсия; диверсантов бы поймали; никто не станет брать на себя такой труд, когда твои действия известны на три года вперед.
– Я и не говорил, что они добьются успеха, – вмешался Винченцо. – Но это еще не значит, что им хватит ума, чтобы осознать тщетность своих попыток.
– Совет тоже не станет отключать систему, – продолжила Розита. – Такая афера равносильна политическому самоубийству, и не важно сколько потенциальных подрывников им удастся поймать. Думаешь люди простят им три года, проведенных в догадках о том, выживет ли их семья?
– Лично я не стану держать на них зла, потому что такие догадки меня не мучают, – ответил Винченцо. – Все, что они делают, в конечном итоге лишь укрепит нашу безопасность. Так с какой стати мне их за это наказывать?
Когда Рамиро не был в гостях, он проводил время в своей каюте, внося небольшие изменения в софт консоли – в основном ради того, чтобы просто убить время, хотя постоянное копание в аппаратуре повышало его уверенность в том, что она не используется для скрытого наблюдения. Он пытался подыскать себе работу, но ни один из жителей горы не пытался заняться каким-нибудь новым проектом. Так или иначе, большинство людей поняли, что повлиять на обрыв им не под силу, и теперь перешли в состояние конформизма в купе со своим собственным документально подтвержденным застоем.
На восьмой день после его возвращения на Бесподобную его снова навестила Тарквиния. Впервые они вдвоем оказались наедине после того, как покинули Геодезист, но сейчас оба были не в настроении продолжать отношения, прерванные возвращением корабля.
– Ты кому-нибудь рассказывала? – спросил он. – Про нас?
Его слова поставили Тарквинию в тупик.
– И кому бы я стала рассказывать?
– Своей семье.
– А с чего бы это стало их касаться?
Рамиро не сказал Розите ни слова; он был уверен, что она сочтет такие отношения возмутительными.
– Ты этого стыдишься?
– Вовсе нет. – Это прозвучало как попытка оправдаться. – Разве кому-то обязательно знать о том, как мы проводим время?
На Геодезисте у них не было особого выбора; их секрет продержался примерно день, а Азелио с Агатой восприняли его совершенно спокойно.
– Когда я рос, меня учили, что даже мысль о делении равносильна убийству. Зачем мы так поступаем с людьми? Это ложь, и к тому же жестокая.
Тарквиния нахмурилась.
– Ты на полном серьезе ожидаешь, что каждому мальчику в школе будут рассказывать о том, что он может просто забыть о долге перед своей сестрой ради погони за менее обременительными удовольствиями?
– Но ты ведь узнала обо всем этом на несколько лет раньше меня, разве нет? – возразил Рамиро. – Собственные решения не стали для тебя большим сюрпризом.
– Разве я виновата, что женщины такие темы друг с другом обсуждают, а мужчины – нет? – Тарквиния посмотрела на него со смесью обожания и жалости, от которых у него по коже побежали мурашки.
– Ладно, оставим эту тему, – сказал он. Сейчас им и без того хватало забот. – По-твоему, блокираторы еще на месте? – Связаться с машинами они не могли; Рамиро надеялся, что необходимым оборудованием их сумеют снабдить союзники.
– Некоторые из них могли попасть на
