Повернувшись, я пошла на домашнюю ферму. На гумне я нашла мистера Арнотта. Здесь тоже работали солдаты. Подвода была наполовину разгружена, фигуры в хаки балансировали на вершине груды золотых колосьев, выгружая снопы. Я смотрела то на гладкие загорелые руки, работающие вилами, то на золотые вспышки вытаскиваемых из кучи снопов. Руки расслаблялись на мгновение, затем сильные мускулы снова напрягались, и очередной сноп взлетал в воздух.
— Они — большое подспорье, не правда ли? — спросила я мистера Арнотта.
— Да, — ответил он, не отводя от них взгляда. — Бедняги...
Вечером я читала газеты — под Ипром все еще шли бои. Списки военных потерь снова стали длиннее. На следующий день я осталась в особняке, потому что прошло уже девять дней с тех пор, как уехал Фрэнк. Я догадывалась, что он появится здесь сегодня или завтра. Он приехал после обеда, сказав мне:
— Я уеду на поезде в восемнадцать десять, поэтому не пробуду здесь долго. Давай погуляем с Флорой.
Мы взяли из классной комнаты Флору, и пошли с ней в лиственную рощицу за церковью. Лицо Фрэнка было осунувшимся и усталым, он мало разговаривал, но, когда я замолкала, требовал:
— Говори, Эми. Я хочу запомнить твой голос. И я рассказывала ему об уборке урожая.
После прогулки мы отвели Флору в детскую. Она протестовала, но Фрэнк настоял:
— Нет, Флора, теперь мне нужно поговорить с твоей мамой.
— О чем ты хотел поговорить со мной? — осторожно спросила я за чаем.
— Это просто предлог, — улыбнулся он в ответ на мой вопрос. — Я хотел побыть с тобой.
— Тебя пошлют в ту битву под Ипром? — спросила я.
— Господи прости, надеюсь, что нет, — Фрэнк сделал гримасу. — Знаешь, когда я шел в первое сражение, то думал, что веду людей к победе, словно средневековый рыцарь. Теперь я разбираюсь в этом лучше. В современных битвах нет победителей — это всего лишь способ умереть.
— Фрэнк, как ты думаешь — если с тобой что-нибудь случится, мисс Аннабел сообщит мне?
Фрэнк удивился.
— Она сама не узнает об этом. В армии известно, что я больше не женат. В этом отпуске я уведомил руководство о своем семейном положении, а они спросили меня, кто теперь мой ближайший родственник — ну, ты знаешь, кто это официально.
— Лео! Но его здесь нет.
— Но его жена здесь, — взглянув на мое лицо, он тихо добавил: — Не расстраивайся, Эми. Я подумал о том, чтобы ты не получила эту телеграмму неподготовленной, и в прошлый приезд поговорил с Селби — она придет к нему. Поэтому... если что-нибудь случится... ты будешь первой, кто об этом узнает, после Селби, конечно. Перестань плакать, Эми, а то люди подумают, что я опять обошелся с тобой невежливо.
— Я не могу сдержаться.
Фрэнк взял мою руку и нежно сжал ее.
— Спасибо, милая. Неизвестно, может, это будет небольшое ранение, как в прошлый раз. Тогда ты будешь каждый день приезжать ко мне в город и кормить виноградом.
— Ты хорошо провел отпуск? — спросила я его, наливая чай. Затем я вспомнила про актрису, и мои щеки загорелись.
— Не совсем тактичный вопрос, но если ты спрашиваешь — да, приятно. Охота мне тоже понравилась, — рассмеялся Фрэнк, но затем его лицо стало серьезным. — Эми, тебе незачем ревновать к ней. Мужчины совсем не такие, как женщины, запомни это. Для мужчины физическая связь — это пустяк, и больше ничего, — он начал рассказывать, сколько куропаток подстрелил на охоте.
Скоро Фрэнк поглядел на часы.
— Мне пора, или я опоздаю на поезд, — он встал. — Я прогуляюсь до станции. Надень шляпку, Эми, проводи меня до ворот. — Фрэнк не сказал ни слова, пока мы шли к воротам, но остановился там. — Нам лучше расстаться здесь, Эми. Я не хочу, чтобы эти старые деревенские мымры, точили об тебя языки.
Фрэнк протянул мне руку, я приняла ее, и мы обменялись формальным рукопожатием, но он не выпустил мою руку. Его голубые глаза серьезно смотрели на меня.
— Не забудь, Эми, я люблю тебя. Даже если я буду брать в постель хоть тысячу актрис ежедневно, все-таки любить я буду тебя, — он блеснул улыбкой. — И имей в виду, что я только пока не решаюсь демонстрировать это, по крайней мере, в этом году! — он нежно провел по моей щеке кончиком пальца. — Береги себя, милочка.
В последний раз, махнув рукой на прощание, он пошел по дороге, ведущей в село и на станцию. Я смотрела ему вслед — гибкому и стройному в своей военной форме — солдату, уходящему на войну.
Две недели спустя солдаты, работавшие на полях, тоже собрались уезжать — их вызывали к месту службы. Теперь их лица были серьезными — передышка закончилась. Мы с мистером Селби спустились к ним во время их последнего завтрака в Истоне и лично поблагодарили каждого за помощь, пожали каждому крепкую, горячую руку. Затем сержант выкрикнул приказ, мужчины надели на плечи вещмешки и построились в колонну, они больше не были сборщиками урожая. Прозвучала команда, они развернулись и ушли по дороге на станцию.
Этим вечером в своей гостиной я наревелась до того, что мои глаза покраснели и опухли — я плакала о Фрэнке, о солдатах, собиравших урожай, о всех молодых мужчинах Англии, уходящих на войну.
Скоро я заплакала снова — о молодых истонских мужчинах. Так как сражение во Фландрии продолжалось, снова начали прибывать телеграммы. Трижды я приходила в село, и сидела в светлых кухонках, плача с матерями и вдовами. Четвертая телеграмма была о Джо Демпстере. Я приехала навестить его мать в разгар осени, когда терновник ломился от ягод, а листья клена у ворот фермы золотились на солнце. Мать Джо вела себя сдержанно и замкнуто — она помнила, я тоже. Но я должна была приехать — его отец был нашим арендатором, кроме того, я знала, что Лео одобрил бы это, потому что Джо умело ухаживал за розами.
Еще двое истонских мужчин были ранены. До нас дошли слухи, что мистер Парри, агент из Пеннингса, потерял правую руку. Мы с тревогой ждали новостей. Вскоре пришло следующее письмо от Лео — он снова был во Франции. Я ожидала этого, потому
