Он устало поднялся и так же устало, очень медленно прошел в зал. Включил свет и сразу же наткнулся на семейный портрет, стоящий в рамке на журнальном столике рядом с хрустальной вазой, в которой уютно разместились пять, очень красивых бардовых роз, подаренных им накануне своей жене. И снова, будто ножом по сердцуПочувствовал, как заныло под лопаткой, прислонился к стене и закрыл глаза. Потихоньку…боль стала утихать. Смирнов глубоко вздохнул и задержал дыхание. Через минуту ему стало легче. Сердечного приступа, слава богу, не последовало и валидола не потребовалось. Но надолго ли…
Снимок был сделан прошлым летом прямо на дороге, когда они всем семейством возвращались с дачи. Солнце уже садилось, но все равно было еще очень светло. Настроение было отличное и дорога, на удивление, свободная. Они неслись по Симферопольскому шоссе уже минут сорок, когда дочка вдруг предложила остановиться и сфотографироваться. Возражений не последовало. Иномарка съехала с дороги, и вся семья весело вывалила на обочину. Фотографировал Стас, дочкин ухажер. Ему, естественно, места в кадре не хватило. Лика встала посередине, обхватив их руками, он слева, а Ленка с права… Александру Васильевичу даже показалось, что он снова оказался там, на этой самой обочине, и даже чувствует, как легкий теплый ветер гуляет по его лицу и треплет волосы. Вот проехал тяжелый грузовик, почему-то это врезалось в память, и сильный порыв ветра бросил длинные волосы Лики прямо на его лица. Он стал их убирать и тут затвор фотоаппарата щелкнул. Они тогда еще хотели повторить, но пленка, как всегда бывает в таких случаях, закончилась и второго кадра не получилось. Так он и получился на снимке, смеющийся и пытающийся избавиться от её волос…
— И так сойдет, — рассмеялась тогда Лика. — Нечего зря механизм курочить.
— И то верно, — согласился он. — Тем более, что и птички все уже улетели.
— Какие еще птички, — ничего не поняла Елена Сергеевна, — о чем это ты?
— О попугае, о чем же еще, — ответила за отца дочка, округляя свои глазки. — Мы с отцом решили поймать тебе попугая за триста баксов, правда, пап?
— Чего?!
— Чего-чего? — девчонка обняла их за шеи и притянула к себе. — Как я вас все таки люблю, предки мои бестолковые… Неужели и я тоже, — она деланно вздохнула, — такой же дурехой буду…когда выросту?
И, не дожидаясь, пока до них дойдет то, что она им сказала, тут же добавила:
— Он, мамочка, говорит тебе, что пленка в фотоаппарате закончилась…
— А попугай здесь при чем?
— Притом, что он улетел, но обязательно обещал вернуться…
Смех, радость, жизнь… «Как будто вчера все это было, — Александр Васильевич снова набрал полные легкие воздуха и стал потихоньку выдыхать. — Господи, ну почему все хорошее проходит так быстро, что даже не успеваешь и заметить, а плохое…плохое тянется за человеком всю жизнь? Все время чего-то подсознательно боишься, чего-то ждешь… И вот-вот на тебе, дождался, оно и случилось!» Он подошел к столику аккуратно положил фотографию лицом вниз, затем, немного подумал и достал из вазы одну из роз, подошел к приоткрытому окну и выбросил её на улицу. Все, в этом доме все хорошее уже закончилось.
На ходу, скидывая с себя форменную рубашку, он прошел в ванную комнату и оказался под душем. Струя холода прошлась по телу и залила глаза: минута, другая, третья… Иголки впиваются в тело, четвертая, пятая, шестая… «Скоро выходные, на даче ждет куча дел. Кому она нужна теперь, эта дача…Где Лика? Если еще и она…» Вода стекает по голове, плечам, телу… Холодно. Смирнов закручивает кран, дождь заканчивается. Все. Он тщательно вытирается и одевается. Свежая рубашка еще хранит теплоту её рук… Тяжело. Но с этим теперь жить… И ни куда от этого теперь не денешься… Её больше нет и никогда больше не будет. Никогда…
Александр Васильевич еще раз, напоследок, прошел по квартире, заглянул в спальню, в комнату дочери, немного задержался в своем кабинете, где взял какие то нужные бумаги и вышел на лестничную клетку. Там вызвал лифт и спустился на первый этаж, вышел из подъезда и сел в свою служебную «волгу», еще раз взглянул на свои окна и увидел, что забыл выключить на кухне свет, хотел вернуться и выключить, но…передумал. Незачем было убивать еще и иллюзию — все, что у него теперь осталось от этой жизни.
— Трогай, — устало буркнул он водителю, поудобнее устраиваясь на сидении и больше, до самого своего кабинета не проронил ни слова.
Вернувшись на работу, он сделал себе крепкого чаю, уселся за стол и пододвинул к себе видеокассету с записью. Долго смотрел на неё, прикидывая, стоит ли её смотреть сейчас или отложить на потом? Решил отложить на потом, сейчас других дел хватало. Взглянул на часы, они показывали три минуты четвертого ночи и принялся раскладывать перед собой бумаги. Появилась первая информация по делу жены. Медсестра описала предполагаемого убийцу и даже составила его фоторобот, говорила, что тот работником милиции или КГБ и даже корочки показывал. Фамилию она его, правда, не вспомнила, потому что смотрела только на фотокарточку в удостоверении, и еще сказала, что он приходил с дамой, которая оставалась ждать его в вестибюле. Составленный ею фоторобот очень смахивал на Коршуна, но это… был уж совсем бред сумасшедшего.
Смирнов, на всякий случай, набрал его рабочий номер, но на том конце провода никто не подходил, мобильный телефон тоже остался глухим к его просьбам: «Просим перезвонить… — пела его трубка, — абонент временно выключен или находиться в зоне отсутствия сети…» И по-английски… Полковник выругался: «Где его черти носят…» Затем он связался со своими, и уточнил новости по Сорокину? Тот все еще находился у себя в офисе. Съездил только час назад в ресторан поужинать и тут же вернулся. Еще была новость, что он
