Первые дни войны я ни о чем не мог думать, кроме того, что происходило вокруг меня на поле боя. А теперь на каждом шагу что-нибудь напоминает прерванную войной мирную жизнь, и я по-настоящему начинаю понимать, какие бедствия несет нам война.
Немецкие танки появились на большой дороге. Мы обстреляли их из дверей телятника, и, потеряв одну машину, они ушли назад, скрылись за высотой. После этого появилась авиация противника и стала бомбить совхоз. Немецкие летчики нахально издевались над нами. Снижаясь до ста метров, летчик сбрасывал бомбу и, отвернув в сторону, накренив самолет, рассматривал наш сарай, казалось, старался заглянуть внутрь него, в уцелевший угол, где, притаившись, стояли мой танк и танк старшины Филоненко.
После одного такого налета, глянув в бинокль, я увидел далеко справа, километрах в пяти-шести, немецкие танки, транспортеры и автомашины. Они двигались не к городу, а прямо на юг, к морю. У меня мелькнула было мысль выдвинуть свои танки туда, навстречу врагу, но нельзя было уйти из этих сараев, оставить неприкрытой главную дорогу на Одессу. Пришлось сидеть в башне и замирать, когда немецкий летчик, накренив самолет, разглядывал наши саран, а потом выскакивать и в ужасе от своей беспомощности в бинокль на колонны противника, беспрепятственно продвигавшиеся к морю, чтобы замкнуть кольцо окружения Одессы.
На нашем направлении после окончания воздушного налета немцы появились левее дороги. Туда поехал отбивать противника Катков с тремя танками. Вскоре, тяжело дыша, прибежал матрос Михайленок с донесением от командира отделения, что немецкая пехота развернулась в цепь и наступает в южном направлении и что наша правофланговая засада уже уничтожена. Тогда я стал выдвигать свои танки низом лощины.
Впереди на гребне высоты рвались мины. По лощине навстречу нам свистели пули, они летели откуда-то из-за грейдерки. На дороге никого не было видно. Потом на ней появился моряк, несший на руках товарища. По большому ящику за спиной я сразу узнал Кирюшу. Он, видимо, хотел укрыть раненого за насыпью грейдерки, но только сделал шага два, как рядом с ним взметнулся столб пыли и дыма и Кирюша упал со своей ношей. Михайленок, стоявший на моем танке, держась за башню, громко ахнул.
Две вражеские автомашины с ровными квадратиками солдат мчались под гору, прямо на Кирюшу, лежащего на дороге вместе с своим товарищем.
— Стоп! — крикнул я механику, чтобы не промахнуться, и припал к прицелу.
В его сильном стекле я увидел, как упавший Кирюша вдруг порывисто сел лицом к летевшим на него машинам, протер глаза и, не снимая с шеи «Дегтярева», полоснул струей огня по первому грузовику, который был от него уже в нескольких десятках метров. В эту же секунду грузовик попал в перекрестие моего прицела.
Не знаю, мой ли бронебойный снаряд или очередь «Дегтярева» сбили грузовик с насыпи дороги в глубокий кювет. Уверенный, что Кирюшу теперь уже не заденут осколки моего снаряда, я скомандовал Миките: «осколочный!», но раньше, чем успел выстрелить по второй машине, она наклонилась всем бортом в кювет. Выпрыгнувшие из кузова немцы бежали вверх по дороге. На гребень высунулся еще один грузовик, но сейчас же скрылся, попятившись за скат.
Когда я оглянулся, Михайленка уже не было на моем танке. Он бежал к Кирюше, стреляя из автомата по первой упавшей в кювет машине. Спустя несколько секунд мы были уже у дороги.
Кирюша сидел и смотрел на нас, болезненно моргая, подле него полулежал Мокей. Силясь подняться, Мокей смешно и жалко улыбался, должно быть, еще не понимая, что произошло, так же как и Кирюша.
Микита с Михайленком хотели поднять Кирюшу, но он оттолкнул их, встал и помог подняться Мокею. Оба они были контужены, а Кирюша, кроме того, еще ранен в голову осколком мины, разорвавшейся на дороге, когда он переносил через нее своего дружка, чтобы укрыть его за насыпью. У Кирюши изо рта и носа сочилась кровь. Оба моряка плохо слышали. Кирюша, вытирая рукавом кровь с лица, спрашивал Мокея:
— Ты, что, Мокей, только очумел?
А Мокей, не расслышав вопроса, спрашивал пострадавшего за него Кирюшу:
— Что мы с тобой, Кирюша, уселись тут на самой дороге?
— Звенит? — спрашивал Михайленок обоих, показывая на свою голову.
* * *Наши танки стоят в засаде на северной окраине Свердлово, в глубокой балке, по которой растянулось это большое село. Поджидаем появления немцев с севера.
В записке, присланной мне еще в совхоз, Осипов писал: «Не давайте обойти себя справа, если заметите обход, отходите на Свердлово. Я в Свердлове, на северной окраине, занимаю оборону». И вот нет больше открытого фланга, этой все время тревожившей нас пустоты справа. Мы на несколько километров ближе к Одессе, но теперь уже можно не бояться, что противник обойдет нас, опередит в маневре: кольцо обороны вокруг города, хотя оно по-прежнему очень реденькое, уже замкнуто. Полк Осипова, отойдя на рубеж села Свердлово, закрыл брешь в обороне со стороны Тилигульского лимана, а проход между лиманом и морем, дамбу дороги Одесса — Николаев, охраняет армейский понтонный батальон.
Уже третий день мы почти непрерывно в бою, но до середины сегодняшнего дня у нас не было потерь, если не считать оставшихся в строю легко раненых. Под совхозом имени 1 Мая смерть вырвала из наших экипажей свою первую жертву: снарядом, ударившим в тыльную часть башни танка старшины
