Он вдруг поворачивается ко мне и спрашивает:
— Какое сейчас время?
Недоумеваю, но все же смотрю на часы, отвечаю:
— Ровно ноль тридцать.
— Вот видите, господин полковник,— говорит немец,— разница в четыре минуты — на ваших часах ноль тридцать четыре,— он показывает кивком на ручные часы Васильева.
Васильев не шевелится, не убирает руки, лежащей на спинке стула. Часы — перед глазами пленного. Немец повышает голос;
— Разве так можно воевать? Вы уже проиграли войну.
Не пойму, как может Васильев равнодушно слушать эти самоуверенные разглагольствования. О чем он думает? Чего он разглядывает пленного? Мне кажется, что он ставит себя этим в неловкое положение.
Немец вытирает с лица пот шелковым носовым платком и, точно спохватившись, снова деревянным аршином вытягивается перед Васильевым.
В комнате гнетущее молчание. Но вот Васильев переводит взгляд с пленного на чисто выскобленный обеденный стол и произносит по-прежнему ровно:
— Думаю, что дорогостоящая картотека вашей агентурной разведки подведет вас. Вы не имеете никакого представления о нас. В этом убеждать вас я, конечно, не буду — скоро убедитесь сами.
Васильев поднялся со стула, быстрым движением расправил гимнастерку и в упор поглядел на пленного.
— Задача вашей дивизии?
Пленный подобрался, точно ожидая удара хлыста.
— Я ничего не знаю... Я давал присягу фюреру, — скороговоркой забормотал он.
— Мне нет до этого никакого дела, — оборвал его Васильев. — Говорите!
— Не знаю!
Васильев круто повернулся и резко приказал конвоирам:
— Вывести!
Немец сразу потерял весь свой гонор.
— Не надо, не надо! Я скажу! — завопил он, пытаясь схватить полковника за руку.
Васильев заложил руки за спину.
— Скажете? — усмехнулся он.— А вот никто из присутствующих здесь не сказал бы, хоть режь его на части. Не беспокойтесь, мы лежачих не бьем.
Пока пришел начальник штаба, я успел ознакомиться с обстановкой: оказывается, мы встретились сегодня с частями прикрытия армии Клейста, главный удар которой направлен па Дубно — Кременец.
Переговорив с начальником штаба, Васильев подозвал меня.
— В штаб армии поедет офицер связи,— сказал он.— Для вас я имею другое задание. Имейте в виду, что задачу я ставлю вам лично. К четырем часам утра я должен знать, куда делись за рекой немецкие танки и где они пытаются форсировать Буг. Кстати,— улыбнулся он,— поставьте ваши часы по моим, пусть не смущают немцев.
* * *Уже выйдя из штаба, я подумал, что Васильев даже словом не намекнул, как выполнять поставленную задачу, предоставил мне самому намечать маршрут и изыскивать способы добычи сведений. Вспомнил его тон при постановке задачи. Видимо, ему и в голову не пришло, что это может представить для меня трудность. Боюсь, что случайный успех создал мне незаслуженную репутацию. Может быть, все-таки надо было доложить Васильеву, что я не строевой командир?
Откуда начать разведку — севернее Красне или южнее, переправившись через Западный Буг или через его приток? Немцы могли обойти нас как с севера, на Броды, так и с юга. Не выгоднее ли тогда начать разведку объездом с юга, перейти у Красне речушку по железнодорожному полотну и выйти к шоссе на Каменку. Таким путем, пусть длинным, но как будто безопасным, я окажусь в том самом районе, откуда вечером немцы начали наступление и откуда сейчас доносится артиллерийский огонь. «Пожалуй, так...» — ободряюсь я и решаю, что прежде всего надо найти проводника, хорошо знающего эту местность.
Дед Титок, взятый мною в качестве проводника в одном из окраинных домиков местечка, словоохотливый и бойкий па вид старик, сразу же онемел, едва затряслась под ним машина. При каждом рывке он крестился, раскрывая рот от ужаса.
— Э, дедок еще старорежимный,— разочарованно заметил Никитин.— Техники боится. Наш бы колхозник давно полез в моторное отделение и надоел бы вопросами — что да как? А этот только дрожит, как будто на дракона его посадили.
Далеко правее нас свирепствует артиллерийский огонь — это гитлеровцы бьют по нашей дивизии. А вблизи — ни звука, ни живой души. Впереди мерцают во тьме два кормовых стоп-фонаря наших дозорных машин.
— Мост! Мост! — вдруг очнулся наш проводник и подался вперед, всматриваясь в темноту.
Машины идут, едва перематывая гусеницы. Чуть слышны глухо гудящие моторы. В прибрежной заросли начался спуск вниз, потянулась изгородь хутора. Во дворе замычала корова, где-то по соседству завыл пес.
С трудом разыскали хозяина. Он сообщил, что ни немцы, ни наши через мост не проходили.
Все же, затемнив стоп-фонари, я пустил на мост дозорную машину. Противника вблизи не оказалось, и мы повернули вдоль реки в ту сторону, где предполагали встретить его.
На противоположном, восточном, берегу светились огни догорающих пожаров — следы вчерашнего боя. Здесь, в густой луговой траве, в кустарниках — бесчисленные следы гусениц немецких танков. Значит, мы в расположении немцев. Но почему по-прежнему ни души?
— Слева немецкий танк! — кричит мне Никитин.
Над верхушкой куста торчит башня немецкого танка. Бью по башне. В ответ ни звука. Только из-за реки, где находится наша дивизия, к нам прилетело с десяток снарядов. И снова мертвая тишина.
Подъезжаю к вражескому танку. У него разбита гусеница, в башне две пробоины. Пушка исправна, но замок вынут. Видно, танк брошен. В соседнем кусте — брошенный вездеход, мотор его глазеет темными зрачками пустых свечных отверстий. Но куда ушли немцы? На юг, к Львову, или на запад, обратно к Каменке?
— Куда ехать? — советуюсь с Кривулей.
— По следам,
