Ринельгер сжал серп, подбежал к Михаэлю — он до сих пор мучился от боли. Чародей взял его руку, прочитал заклинание, накладывая обезболивающие чары, и помог подняться. Рыцарь потянулся к мечу, ничего не говоря и даже не замечая, что творилось вокруг. Ринельгер помог ему и услышал приближающиеся голоса.

— Пошли, чтоб тебя, — прошипел чародей. — Давай же…

Он окинул взгляд на лучницу — бледная, синеглазая, с кровоподтёками — и хмуро поприветствовал Эссу кивком. Времени говорить не оставалось совсем.

— Что происходит? — Михаэль зажмурился. — Больно…

— Терпи, — Ринельгер повёл рыцаря к мосту. — Первозданная энергия не шутки…

Кто-то стремительно приближался к одинокой хижине, а в Моровой пропасти тлели материальные останки духа. Ринельгер был уверен: Лицедей не ушёл из этого мира, нет. Ему нанесён тяжёлый удар, но не смертельный. Он ещё вернётся.

На середине моста чародей передал Михаэля в руки Эссы, развернулся, заметив в ночи десяток тёмных силуэтов. От пальцев он спустил чары, и в тот же миг хижину с рёвом охватило пламя, разбросав вокруг себя горящие доски. Покинув мост, Ринельгер решил позаботиться и о нём. Опустившись на колени, он приложил ладони к холодному, прокрытому тонким слоем снега камню, сконцентрировался, читая в голове заклинание. Мост затрещал и, не выдержав энергетического давление, развалился на куски, упав на тлеющие останки сотен людей. На какое-то время преследователи задержатся…

***

На фоне заснеженного поля и тёмной громады Сумеречного леса вспыхнула хижина. Ширен остановился, опустив лук и пропуская вперёд себя некросициаров и Вильмонда. Магическое пламя стремительно пожирало бревенчатые стены, занимало маленький сарайчик и крыльцо с видом на лесные массивы, где последние двадцать лет старик любил выпить чай.

Видеть, как дом, твой приют, сгорал от случайно или, быть может, намеренно пущенных чар было нелегко, пусть Гробовщик с ним уже и попрощался. Он думал, что хижина его переживёт; если повезёт, она снова увидит солнечный свет… Любил ли кого-то Ширен за всю жизнь так же, как эту горящую рухлядь? Любил его кто-то так же?

Старик сплюнул, отметая назойливые мысли. Слишком он очерствел для таких размышлений, пусть и тогда, когда до желанного покоя два шага. Никто не будет вспоминать старика Ширена, потому что те, кто хоть что-то знал о нём, умерли, а Вильмонд не будет долго хранить в памяти образ мрачного Гробовщика.

Ширен обошёл хижину, приближаясь к толпе культистов: сколько же их тут собралось? Штук сто или двести, и это ещё не все, кто вернулся после Эстифала. Расталкивая некросициаров, старик пробился к Вильмонду, Верону, Марию и двум наёмникам, что заняли первые места у самой Моровой пропасти.

— Что там? Где Лицедей? — Ширен взглянул вниз и отступил, отвесив челюсть.

Нечто тёмное, словно материализовавшаяся тень, вылезало, скребя тонкими ножками и ручками по краям оврага. Марий и Вильмонд в испуге отошли, слившись с толпой некросициаров. Верон замер, его лицо побледнело и перекосилось от ужаса.

— Марий, исполняй! — потусторонним голосом рыкнула тень, собираясь в ногах мальчишки.

Ширен развернулся, и в тот же миг кригаален-некросициар возник за спиной Верона и пробил ему грудь мечом. Старик дёрнулся, схватившись за сердце. Марий взял мальчишку за плечо, поставил на колени, вытаскивая окровавленный клинок, и отошёл. Застывшее от неожиданной и резкой боли лицо представилось перед Ширеном только сбоку, но то, что происходило дальше, он наблюдал с лучшего ракурса. Тень поползла по окровавленному туловищу мальчишки, влезая ему тёмными щупальцами в рот. Марий отступил, прикрывая обезображенное лицо рукой, тихо выругался Вильмонд, а Ширен… просто смотрел, как и заворожённые некросициары. Только культисты были впечатлены великой Мощью духа, но внутри Гробовщика возникла пустота, пожравшая его абсолютно всего.

Верон откинулся навзничь, раскинув руки. Наступила судорога, и бедный мальчишка вытворял такие телодвижения, какие не каждый трюкач способен выполнить. Агония кончилась быстро, и тогда Верон поднялся. Ширен встретился с ним взглядом — зрение его не подводило — он увидел совершенно пустые широко раскрытые глаза с точками-зрачками посередине.

Верон ухмыльнулся, увидев перекошенное от смеси ужаса и отвращения лицо старика, и выплюнул сгусток крови.

— Несите броню! — приказал юноша. — Что, Ширен, удивлён?

— Лицедей? — у Гробовщика тряслись руки.

— Именно, — Верон поднял глефу. — Жаль, что мальчишку пришлось использовать сейчас, совершенно не вовремя…очень много чего пошло не по плану. Вильмонд! Давай же, мортус, выйди вперёд!

— Я, мой повелитель? — растерялся тот

— Да-да, — прошипел Лицедей, переходя на властный и холодный голос. — Не время моим мортусам уходить на покой… отправляйся в Ветмах, нагони Элеарха. Пусть он позаботится об Эриганне и Ветер, — он повернулся к Гробовщику. — Мой дорогой Ширен!

— Нет, дух! — забыл про страх старик. — Мы уговаривались!

— Мы уговаривались, что ты не тронешь рыцаря, — отрезал Лицедей. — Мы не совсем честные дельцы, не так ли, Ширен? Вместе с Марием тебе нужно идти по следу кровавого чародея и его соратников. В лес. В его руках серп, ключ к Чертогам, и я не намерен его потерять.

— Их там несколько? — поморщился кригаален.

— Не волнуйся, — Лицедей раздражённо отвернулся. — Вы пойдёте не одни…

Он неуклюже, словно привыкая к новому телу, как к одежде, спустился к останкам своей мантии и вытащил оттуда фонарь, которым всякий раз водил над свежими мертвецами. Ширен и Марий помогли ему подняться.

— Как только мы закончим, — протянул Лицедей, смотря на Гробовщика, — метка заберёт твою жизнь и отправит тебя в Поток. Но если предашь… она станет твоей погибелью. А теперь… думаю, мы достаточно долго и упорно готовились… пора.

Дух вытянул руку с фонарём, слабенький огонёк в его решетах полыхнул алым и, взорвавшись энергией, туманом полился на заснеженную землю. Чары поползли в Моровую пропасть и медленно расстилались по линии оврага. Даже из неробкого десятка Ширен, сжав зубы, еле сдержал крик: мёртвые, которых так давно и так подолгу привозил с окраин старик и его коллеги, поднимались в полной тишине из красноватой дымки, покрывшей их братскую могилу. Мертвецы встали столбами, повернув пустые глаза с одними лишь зрачками, на Лицедея, Мария и Ширена.