На этот раз Малышев некоторое время помалкивал. Потом тоже выпрямился и посмотрел в строгое лицо Сокольского.
— Спасибо за откровенность, Игорь. Сам удивляюсь, но ты меня успокоил.
Сокольский кривовато улыбнулся.
— Мне не хотелось с тобой ссориться, честное слово, — признался он. — Но предупредить заранее я не успел.
— Да ладно, понимаю, что за всей этой историей стоит что-то поважнее, чем мы думаем, — ответил Малышев. — Ну, ты обращайся, если помощь потребуется, или вдруг надо будет довести расследование до конца. — Потом он неловко усмехнулся и тронул пальцем собственный уголок рта, глядя при этом на Сокольского. — Ранение? Я ещё при первой встрече заметил, что у тебя с мимикой не в порядке.
Игорь тоже усмехнулся.
— Ранение. Нерв повреждён. Работать не мешает. Я тоже заметил, в прошлый раз, что ты руку бережёшь. — Он похожим жестом коснулся левого плеча.
— Дробью зацепило, — признался Малышев.
— Ладно, Миша, будем живы — ещё увидимся, — пообещал Сокольский. — Не подставляйся!
Они снова пожали друг другу руки, и Сокольский направился к машине, ожидающей его по другую сторону моста.
Книга 2. Синоптики не обещают. Часть третья. На волоске
Глава первая. О том, почему девушкам вредно возвращаться домой в полночь
Говорят, что человек должен за свою жизнь сделать три вещи: посадить дерево, построить дом, вырастить ребёнка… И что за "гений" это сказал? Какое дерево сажать, с какой целью, где? Ёлку на приусадебном участке? Пусть работники садово-парковых хозяйств этим занимаются. Глядишь — столько насажают, что одними деревьями себе все три дела жизни компенсируют! С домом понятнее. Человек должен создать свой собственный дом, но не здание, а общность людей, в нём живущих, семью. Ну и третье — ребёнок! Его нужно именно вырастить (о чём часто забывают), то есть, воспитать, а не просто родить и кормить — и посчитать, что задачу выполнил. С последним у нас туго.
Часто родители ожидают, что их дети как-то сами воспитаются, и станут именно такими, как хотят папы и мамы. Если ребёнок оправдал ожидания, родители радуются и хвалят себя: какие мы молодцы! А если не оправдал? Тут начинается самое парадоксальное! Оказывается, в родительской неудаче виновато некое тяжёлое время (ткните пальцем — когда у нас были лёгкие времена?), а ещё — какие-то загадочные обстоятельства, детский сад, школа, соседи по подъезду, телевизионная пропаганда, дворовые компании, социальные катаклизмы и наконец, сам ребёнок! Вот как много оправданий можно найти, если захотеть!
Михаил Иванович относился к числу людей, не склонных перекладывать свою ответственность на других. Он вообще не любил оправдываться, считал любое оправдание признаком слабости, поведением, недостойным мужчины. Женщина — другое дело. Женщина может быть слабой, ей свойственно подчиняться и ответственность за неё должен брать её муж, отец, или брат, наконец, начальник или друг, если иного мужчины рядом с ней не имеется. Вот например, что он хочет от дочери? Те двадцать лет, которые он должен был её воспитывать, он носился за преступниками, со своим не нормированным рабочим днём, видел жену и дочь пять раз в неделю (и хорошо — если не только тогда, когда они уже спят). Лена выросла слишком самостоятельной и независимой, но чему тут удивляться? Кого винить?
Михаил Иванович всё равно пытался добиться с дочери хоть какой-то дисциплины. Получалось не всегда. Лена прекрасно чувствовала, насколько сильно папа её любит, и давно уже научилась манипулировать им. Конечно, она понимала, что он опытнее, и плохого не посоветует. Но если ей чего-то очень хотелось, а она чувствовала, что отец возмутится и запретит — она сперва делала молча, а потом ставила его перед фактом. При этом на все выговоры Лена так мягко и непосредственно начинала просить себя не ругать, так к нему ластилась, что суровый майор не выдерживал, и таял.
Если вдуматься, не такие уж жёсткие требования он выдвигал. Вот например, чтобы девочка возвращалась не за полночь и ночевала дома. Но когда в 00:00 Малышев отпустил машину и направился через улицу к родному подъезду, окна его квартиры на Гороховой были темны. "Уже спит? Или ещё не пришла?" — успел подумать майор, прежде чем приметил знакомую фигурку, не спеша бредущую со стороны Адмиралтейства. У каждого человека есть характерные движения, неповторимая походка, которые не скроешь ни переодеванием, ни гримом. Малышев узнавал знакомых с такого расстояния, когда лицо ещё не разглядишь. В оперативной работе это помогало, в жизни — тоже. Остановившись перед ступеньками подъезда, Михаил Иванович повернулся Лене навстречу. Дочь тоже его заметила и помахала рукой, прибавив шагу. Жест этот заставил Малышева смягчиться. Лена любила его, и ничуть не сомневалась, что он всё поймёт и не станет ругаться на неё за позднее возвращение домой. Она всегда добивалась того, чего хотела. Или почти всегда.
Лена бодро зашагала вдоль обочины, мимо спящих автомобилей: нос на тротуаре, хвост на проезжей части. Однообразно отблескивал на полированных крышах жёлтый свет фонарей, светлое пальто девушки двигалось от одного яркого пятна к другому. Вдруг одно из пятен потекло по тонированному стеклу, машина бесшумно двинулась с места, наползая на тротуар…
Малышев ещё не понял, что ему не понравилось, но уже подался навстречу дочери, машинально сунув руку под куртку. Пусто! Пистолет он сдал!
— Лена! К дому!
Вместо этого, девушка испуганно огляделась. Малышев побежал. Из автомобиля выскочили двое, как чёрные щупальца, оплели светлую фигурку, потащили за собой. Лена коротко вскрикнула. Малышев в секунду промчался последний десяток метров, но дверцы захлопнулись и машина шустро попятилась, выворачивая с обочины. Он метнулся с тротуара, на проезжую часть, загородив собой дорогу.
— Стой! Стрелять буду!
Руки его были пусты. Иномарка двинулась на него, Малышев прыгнул на капот. Блестящее чудовище резко повернуло, стряхнув его вбок. Он ударился всем телом о мокрый асфальт, полуоглушённый заметил, как открывается дверца, и вцепился в первое, что оказалось перед глазами — ногу в армейском ботинке. Тяжесть обрушилась на него сверху, припечатав к земле…
…Очнулся Малышев от холода. Голова кружилась, так что он не сразу смог пошевелиться. Цепляясь за шершавую стенку, он кое-как приподнялся в сидячее положение. Перед глазами плыли цветные пятна, в голове пульсировала боль, заставляя щуриться. Он понял, что сидит в подворотне, в углу у решётки, но не понимал, как попал сюда. Что произошло? И вдруг он вспомнил: Лена! Вцепившись в
