Широкие чёрные брови монахини, собравшиеся на переносице в одну прямую линию, расползаются каждая на своё законное место. Жажда порядка и справедливости, полыхавшая во взоре уступает место растерянности. Сурово сжатые губы становятся мягче. И вот передо мной совсем другой человек!

— Беа? Да что же она могла натворить? Она у нас живёт, знаете сколь лет! И не выходила ни разу! — сестра Тарина бросается на защиту знакомой с тем же пылом, сто и проявляла заботу об имуществе монастыря.

— Мне это известно. Вашу подопечную никто ни в чём не подозревает. Я хочу с ней просто побеседовать.

— Ладно, — смирившись с неизбежным, женщина кивает, — подождите здесь, я её приглашу.

Она выплывает из-за стола и удаляется прочь, напоминая мне корабль, отчаливший от берега.

— Ну, и я пойду, — привратник разворачивается ко мне. — Вы на стульчик-то присядьте. Пока это её важнейшество нашу Беа разыщет…

Делаю шаг в сторону, давая старику возможность меня обойти.

— Вы, когда выходить будете, если меня возле ворот не найдёте, то в окно сторожки моей постучите. Она справа, надо только чуток по тропинке пройти.

— Благодарю.

Я раскланиваюсь с провожатым и подхожу к стулу, столь любезно мне предложенному.

Он такой же неудобный, как и тот, что в кабинете госпожи Окре. Пожалуй, я постою.

Сестра Тарина возвращается через пятнадцать минут. Без Беа.

— Вы её не нашли или она отказалась выходить?

— Уф! — монахиня садиться на свою табуретку. — А вы чего же не присели. Вам же вроде предлагали!

— Насиделась за сегодня, — я стараюсь не выдать нетерпение.

— Понятно… — женщина начинает обмахиваться тряпкой, снятой с корзинки, в которой я вижу мешанину разноцветных бусин и бисера. Должно быть, она разбирала весь этот бардак по отдельным коробочкам. Таковые на столе тоже стоят, только прикрыты крышками, вот и не видно, что в них. — Беа обещала подойти. Она как всегда в оранжерее с цветами возилась. Сейчас платье поменяет и спустится к нам.

— Очень хорошо!

Дальнейшее ожидание протекает под мерный шорох сортируемых украшений.

Причина моего визита в обитель Святой появляется спустя десять минут. Беа Овейн идёт достаточно бодрым шагом для того, чтобы её можно было заподозрить в том, что она оттягивает встречу.

Как только девушка подходит ближе, всё моё недовольство испаряется. Я чувствую раскаяние и жалость. От красавицы, которую я видела фотокарточке остались лишь воспоминания. Из-за болезни она очень сильно похудела, именно потеря веса так сильно сказалась на её внешности.

— Беа Овейн, — девушка протягивает руку.

Я отвечаю на жест, при этом усилием воли, заставляя себя не разжать пальцы — настолько неприятно прикасаться к ледяной коже и тоненьким косточкам.

— Мелина Мерод, — называю своё имя, хотя не думаю, что в этом есть необходимость. Я оборачиваюсь на монахиню, так и не оторвавшуюся от перебора вверенных сокровищ. — Вам уже сказали…

— Да, — обрывает меня бывшая горничная, — пройдёмте в комнату для посетителей.

Она показывает рукой на ближайшую дверь. И я смотрю именно на дверь, старательно избегая даже взгляда на испугавшую меня руку.

Госпожа Овейн следует за мной. Я слышу громкий шорох ткани. Мне нужно целых пять секунд на то, чтобы осознать: это платье трётся о бельё. Да, девушка похудела очень сильно.

— Прошу вас! — в последний момент она меня обгоняет, чтобы гостеприимно открыть дверь.

Мне на глаза опять попадается её кисть. Единый! Я столько всего повидала за годы службы и учёбы, дядя приносил домой весьма занятны картинки… Так почему же у меня вызывает отвращение вид этих рук?!

В попытке отвлечься рассматриваю убранство комнаты. Очень похоже на нашу допросную, только стены здесь покрашены в светло-серый цвет, стол у окна отсутствует. Впрочем, само окно тоже.

— Присаживайтесь, — на сей раз девушка кивает, указывая на ближайшую лавку.

Я сажусь, как велено. Она же обходит стол и устраивается напротив.

— Чем же я могла заинтересовать следователей?

О! Госпожа Овейн любит сразу же переходить к сути?

Ещё я бы сказала, что она спокойна и уверена в себе. Ровный голос, поза — это говорит о полном контроле. Но! То, как барышня сжимает левую ладонь, из которой виднеется кончик белоснежного платка, говорит о многом.

— Я бы хотела услышать от вас рассказ о последнем месте работы. О взаимоотношениях с коллегами… с хозяином.

Беа стискивает кисть сильнее и отводит взгляд.

— Мне очень жаль, но вы напрасно потратили своё время, разыскивая меня, — произносит она, уставившись в стену за моей спиной.

— Простите?

Она качает головой:

— Я ничего не скажу вам.

— Почему?

Девушка, наверное, из-за моей настойчивости всё же фокусирует своё внимание на моей персоне.

— Вы же хотите услышать что-то плохое?

Какая детская непосредственность!

— Вы можете рассказать хорошее, — предлагаю ей. — Я в любом случае выслушаю вас очень внимательно.

— Тогда слушайте! — Она резко кивает головой. Единый! Только бы ей не стало плохо! — У меня с остальными работниками сложились очень хорошие отношения. Особенно я нравилась господину Сафи. Я прилежно запоминала всё то, чему он меня учил и с успехом новые знания применяла. Единственным исключением был господин Дейн. Но этому человеку вообще мало что нравится в этой жизни.

Едва заметный румянец окрашивает щёки девушки. Неужели от негодования?

— Господину ли Жено, — продолжает частить она, устремив взгляд в потёртую столешницу, — я очень благодарна за заботу. Он оплатил моё лечение, пусть оно и не привело к нужному результату. На самом деле, я даже не ожидала от него подобного поступка. Наверное, его следует расценивать, как показатель довольства мной?

Беа вновь вглядывается в моё лицо и мне ничего не остаётся, как ответить:

— Возможно, вы правы.

Девушка вздыхает и пожимает плечами.

— Простите меня за бестактность, но чем вы больны?

— Что-то с лёгкими, — моя собеседница не выглядит оскорблённой, куда больше её интересует ручка моей же сумки, возвышающаяся над столом.

— Это не лечится даже магией?

В ответ я сначала получаю грустную улыбку, а потом уже признание:

— Причина болезни магическая. Кого-то из моих предков прокляли. Мы сами не заметили, как все Овейн вымерли. Я последняя в роду. Если бы не деньги господина ли Жено, я бы даже не узнала, в чём кроется причина недомоганий, терзавших меня с детства.

— Грустная история.

Беа кивает.

— У вас всё?

Теперь киваю я.

Действительно всё.

Я смотрю на девушку, и на краткий миг мне кажется, что на её лице мелькает какое-то выражение, отдалённо похожее на решимость. Однако мгновение проходит, и вот Беа уже так же безмятежна, как и была. Даже ослабляет руку с платком.

Несмотря на завершение беседы, никто из нас не торопится вставать. Девушка глядит на дверь, я гляжу на девушку. Она несколько раз прочищает горло. Потом и вовсе подносит платок к губам, заходясь в приступе кашля, который всё усиливается.

С тревогой наблюдаю за тем, как краснеет её лицо. Наконец, я соображаю, что следует немедленно звать на помощь! Подхватываюсь с места, но Беа останавливает меня, вцепившись в моё запястье.

— Я позову кого-нибудь… — мой голос больше похож на