Впечатление портит лишь забор, которым огорожены монастырские земли. Ширина его не менее десяти камней, а высота составляет три человеческих роста. Чтобы подъехать к воротам водителю мобиля пришлось совершить круг почёта. Во время этой импровизированной экскурсии я не заметила ни одного дерева на прилегающей территории, однако монументальную кладку венчают металлические штыри с грубо, но остро заточенными навершиями.

— Вас подождать? — водитель с непередаваемым выражением на лице рассматривает надпись, украшающую портал над входом.

Я тоже гляжу на буквы. Одного взгляда достаточно для того, чтобы рассмеяться, но я ограничиваюсь лишь внутренней усмешкой. Вызвана она, скорее, реакцией мужчины, нежели смыслом. Я заметила, насколько тщательно храмовники выбирают цитаты для своих проповедей. У паствы они создают вполне благодушный настрой. Самые же интересные и впечатляющие выдержки из Священной Книги последователи Создателя приберегают для личного использования. К примеру, запечатлевают в камне фразы, способные ввергнуть в шок любого человека, не зависимо от вероисповедания, и даже смутить дух самых ярых приверженцев религии.

Пока я молча посмеиваюсь про себя и ищу монеты, чтобы расплатиться, водитель с трепетом взирает на результат совместного труда архитектора, скульптора и резчика по камню. От протянутых денег он чуть было не шарахается в сторону.

— Ждать не нужно, — я настойчиво протягиваю оплату.

— Что?! — смерив меня настороженным взглядом, мужчина всё же принимает вознаграждение за труд.

Вот так впечатлительная натура! Про собственный вопрос позабыл!

— Ничего! Приятного вам дня!

С улыбкой покидаю мобиль и, пройдя несколько шагов по припорошенному свежим снежком тротуару, берусь за дверной молоток.

Привратником, к моему величайшему удивлению, оказывается пожилой мужчина. Не знаю, сколько лет он охраняет покой монахинь и их подопечных, но по его взгляду сразу понятно: смирение женщин он не перенял и не планирует этого делать.

— Сегодня неприёмный день, — скрипит он в своё оконце.

— Для меня день всегда приёмный, — я показываю заранее приготовленное удостоверение.

Старик близоруко щурится и пожёвывает губу, пока читает.

— Хорошо, пущу, — ворчит он и закрывает окошко.

Несколько секунд ничего не происходит, а после дверь в воротах всё же распахивается, медленно и с натугой.

Я проскальзываю в образовавшийся проход, пока грозный страж не передумал.

Оглядываюсь через плечо. О! Теперь понятно, отчего мужчину не было видно, когда дверь открывалась! Створку приходится толкать двумя руками, поскольку толщина дерева оказалась под стать стенам, плюс ещё вес металлических креплений и всяких кованых украшений, без которых вполне было можно обойтись — их эстетическая ценность вызывает сомнения, а весят они прилично.

— Вас к кому проводить? — старик вытирает шапкой капли пота, выступившие на лбу от натуги. Только он тут же водружает её на место — не весна на улице!

— А это уж вы мне подскажите, — я пытаюсь улыбкой растопить сердце этого человека. — Мне нужно побеседовать с одной из пансионерок.

Старик выразительно шмыгает носом и даже кривит при этом рот. Наладить контакт не получилось. Жаль.

— Это значит, я вас в главное здание провожу. Там сестра Тарина дежурит ради таких, как вы. Она вам, кого надобно, и найдёт.

Высказывание привратника оставляет весьма неприятный осадок, но вежливость — прежде всего! Несмотря на старания Клемена матушкино наследие всё ещё живо:

— Буду премного вам благодарна! А расскажите-ка подробнее, ради каких таких посетителей дежурят сёстры?

Вздохнув, старик лезет в карман и вытаскивает табакерку. О! Возможно, всё не так уж и плохо.

— Идёмте уже, — он машет рукой и подаёт пример, — чего морозиться!

Я не возражаю и пристраиваюсь с правой стороны от провожатого, стараясь при этом не отставать. Он же занят добычей табака, что, впрочем, не мешает ему вести беседу с любопытной посетительницей.

— Да всякие бывают, кому распорядок и расписание не указ. Правда, удостоверениями да прочими бумажками у меня перед лицом редко трясут. Чаще угрозами сыплют.

— Вам угрожают?

Надо же! А я всегда думала, что монастыри и такие вот пансионы — тишайшие места, куда приходят люди, признавшие поражение от жизненных обстоятельств и не желающие более нести ответственность за свою судьбу.

— Ну, не мне, конечно! Скажете тоже! — старик посмеивается и перекатывает между покрасневшими от мороза пальцами щепоть табака. — Приходят частенько разные экзальтированные девицы, просят их впустить, с сёстрами поговорить. В противном случае угрожают свести счёты с жизнью, прямо не сходя с места! И, не поверите, все как одна притаскивают с собой какие-нибудь склянки-бутылочки.

— С ядом? — во мне просыпается профессиональный интерес.

— Да кто его знает, с чем. — Мой собеседник, оказавшийся на редкость словоохотливым, ссыпает табак обратно в жестяную коробку и убирает. — Мы всего раза три проверяли, чего там аптекарь налил. Два раза это было слабительное, на третий — успокоительное, но слабое: можно было хоть весь флакон залпом осушить… Хотя все как одна уверяли, что это отрава, которой их снабдили знакомые лекари или аптекари, проникшись глубиной личной трагедии.

Интерес угасает также быстро, как и появился. Включается здравый смысл:

Надо полагать, и в планы остальных господ, отдавших всю свою жизнь медицине, не входит пребывание в тюрьме от пяти до десяти лет из-за нервных срывов впечатлительных барышень.

— Вот и я так считаю. Но репутацию заведения надо блюсти, потому сёстры сидят в приёмной. Ждут, когда очередная пташка прилетит.

— И многие у вас тут гнёзда вить остаются?

— Что вы?! — старик заходится прямо-таки молодецким смехом. — Большинство из них как видит, в каких условиях жить придётся, так разворачиваются — и к воротам! Хотя бывают и такие, что сёстрам часами беседовать приходится. Но такие молодухи обычно в деликатном положении находятся, а обстоятельства сопутствующие у всех разные, конечно.

— Понятно.

— А мы уже пришли! — привратник, привыкший по долгу службы обращаться с тяжеленной дверью, готовой выдержать осаду, к открытию её более лёгкой и послушной товарке прилагает столько же усилий. Он успевает предотвратить катастрофу в самый последний момент.

— Опять! — гремит на весь коридор возмущённый женский бас. — Сколько раз тебе говорила, не хлопай ты ей так! Мне же потом сестра-хозяйка всю душу вытрясет!

Хм… а эта дама про смирение слышала?

— Что, опять кого-то принесло? — сестра Тарина задаёт вопрос, не меняя интонаций, и продолжает в том же духе, — погоди, сейчас оденусь и заберу сама от ворот, а то ещё получится, как в прошлый раз…

— Да погоди ты тарахтеть! — наконец привратнику удаётся вставить своё слово в монолог монахини. — К нам тут особа важная прибыла. Пансионерку видеть хочет.

— А расписание часов приёма она видеть не хочет?

Женщина поднимается со своего места. Вот теперь я могу в полной мере оценить её габариты. В таком теле иному голосу и характеру не место!

— Моё имя — Мелина Мерод, — чувствую себя девчонкой, спрятавшейся за спиной взрослого и оттуда пытающегося что-то доказать обидчику. Хоть бы господин привратник сообразил посторониться и пропустил меня вперёд! — Я следователь Главного Управления. Мне нужно поговорить с