Мальчишка кидает на меня снисходительный взгляд.

— Просто держи в руках.

— Ты где был? — тихо интересуется у него тетка.

— Где надо, — довольно грубо отвечает Тихон и добавляет, кивая в мою сторону: — Надо же эту теху замаскировать. Если придерутся, как мы объясним, кто это и что тут делает?

— Расскажем все, как есть, — недоуменно произносит Лиля. Она по-прежнему считает меня напуганной жертвой войны.

Мальчишка отрицательно качает головой и, беря сестру в охапку, садится с ней на кровать рядом со мной.

Наши с Тихоном взгляды встречаются всего на мгновение, но я успеваю разглядеть в его глазах тревогу, которую он явно пытается скрыть. Неужели все настолько серьезно?

Вновь распахивается дверь, но на этот раз на пороге я вижу лицо немца. Следом за ним входят еще человека четыре.

Фриц быстрым взглядом окидывает комнату. Потом поворачивается к своим спутникам и отдает какое-то приказание на немецком. Солдаты что-то ему отвечают и скрываются за дверью.

— Обыск, — шепчет мне на ухо Тихон, зорко наблюдая за немцем.

Скашиваю в сторону глаза и наблюдаю за Верой. Она уткнулась лицом в плечо старшего брата и сидит, замерев. Как же мне хочется вот так же спрятаться за кем-то.

Немец, вошедший первым, по-видимому, главный среди них. Он проходит мимо меня, окидывает взглядом комнату. Заглядывает за печь, под кровать. Не найдя ничего достойного его внимания, внимательно смотрит в лица присутствующих. Сначала на Лилю, потом на Тихона. Дети его не интересуют. И вот его хищный взгляд упирается в меня.

Лишь стоило ему взглянуть на меня, как я почувствовала, что по спине стекает что-то холодное. Фриц смотрит на меня внимательно. На его лице оживление. Теперь, когда его глаза совсем близко, я вижу, что он косой. Один глаз смотрит на меня, другой куда-то в сторону. От этого становится жутко.

— Что у тьебя в свертке? — каркающим голосом спрашивает немец, не спуская с меня своего колючего взгляда. — Покажи!

Не в силах разжать пальцы от страха, протягиваю ему вышивку. Он с силой вырывает ее их моих рук и разворачивает.

Внимательно наблюдаю за его лицом. Фриц хмурится, разглядывая на салфетке милый вышитый цветок. Затем вынимает иглу и трясет ею перед моим носом.

— Это что?

Сижу ни жива, ни мертва и не могу выдавить из себя ни слова. Взгляд невольно падает на кобуру на его поясе.

— Это простая игла, — отвечает за меня Тихон, с раздражением глядя на немца. — Швейная.

Тот что-то недовольно бормочет на немецком.

Снова открывается дверь. Вернулись его подчиненные. Они что-то докладывают своему начальнику, и тот быстрым шагом направляется к двери.

— Я конфискую это, — зло пыхтит фюрер, кидая мне на колени вышивку. — Как оружье.

Понимаю, что он говорит об игле. Да катись с ней, только подальше отсюда!

Немцы уходят. Перед тем как покинуть комнату, главный фашист оглядывается и смотрит на меня своими маленькими противными глазками. От его взгляда меня снова пробирает дрожь.

В сенях раздаются шаги, хлопает входная дверь, и я понимаю, что они вышли на улицу.

— Тебе плохо, милая?

Поворачиваю голову и вижу перед собой обеспокоенное лицо Лили. Осознаю, что мои пальцы судорожно сжимают вышитую салфетку. Разжимаю ладонь, и салфетка падает на пол.

— Ну чего ты? — ласково шепчет рядом молодая женщина. — Они ушли, больше сегодня не придут.

Сегодня не придут? А завтра? И что они сделают, когда придут?

— Нет, все хорошо, — тихо возражаю я.

Сползаю с кровати и на негнущихся ногах иду к выходу из комнаты.

— Я скоро вернусь, — успокаиваю я Лилю.

Выхожу из дома и жадно вдыхаю свежий воздух. Кажется, мне действительно стало плохо. Хотя, скорее всего, это от страха. Меня немного тошнит и кружится голова. Присаживаюсь на ступени и кладу голову на коленки. Я не готова к войне. Мне здесь не место.

Ветер трепет волосы, освежает лицо. Я потихоньку успокаиваюсь.

— Не здешняя? — раздается откуда-то сверху хриплый голос. Поднимаю голову и вижу перед собой невысокую маленькую бабульку. Она стоит и держит в руках большую банку молока.

Киваю головой, отвечая на ее вопрос.

— А чего на пороге сидишь? Простудишься. В дом бы шла.

Проношу ее совет мимо ушей. Снова опускаю голову на сложенные на коленях руки и закрываю глаза.

Старушка вздыхает. Немного помолчав, она снова спрашивает, обращаясь ко мне:

— Пройти в дом можно?

Снова киваю головой, удивляясь, почему она спрашивает у меня разрешения. Но тут же вскакиваю со ступенек, осознав, что мешаю ей пройти. Отхожу в сторону, пропуская пожилую женщину, и прислоняюсь спиной к косяку двери. Закрываю глаза, пытаясь унять страх, который вцепился в меня своими железными лапами и никак не хочет отпускать.

В мою голову приходит мысль, что немцы все еще где-то рядом. Это действует на меня лучше, чем совет старушки. Я тут же открываю дверь и тоже захожу в дом.

— Лилечка, я молочко принесла для Любаши, — щебечет в комнате новоприбывшая бабулька. — Я на стол поставлю.

Прохожу и сажусь на стул в углу. Не хочу, чтобы у меня сейчас что-либо спрашивали.

— Баба Нюта! — всплескивает руками Лиля. — У меня же денег нет.

— Я не за деньги, — машет руками баба Нюта и садится на стул.

— Спасибо, — смущенно говорит молодая женщина. Бережно берет банку обеими руками и ставит на полку за печью.

— А где помощник твой? — спрашивает старушка, окидывая комнату быстрым взглядом.

Машинально оглядываюсь по сторонам и тоже замечаю, что Тихона в комнате нет.

— Убежал куда-то, — вздыхает Лиля и садится рядом с женщиной. — Он вообще последнее время часто где-то пропадает. Он тебе нужен зачем-то?

— Нужен, — кивает старушка. — Мне бы помочь на чердаке разобраться…

— Ну вот ведь плут! Как потребуется — так сразу нет его.

Баба Нюта причмокивает языком и говорит:

— Оставь его, взрослый парень уже. Даже если сильно захочешь — не удержишь его.

Я совсем потеряла суть разговора. Кого и от чего надо удерживать?

— А если он того… — чуть не плача, возражает Лиля. — Опять к ним уйдет?

— К кому? К партизанам нашим? Дык нету их давно в наших лесах.

Баба Нюта улыбается своей беззубой улыбкой. Берет Лилю за ладонь и поглаживает, пытается подбодрить.

— Как же нет! — всхлипывает молодая женщина. — Я не далее как вчера вечером от баб слышала, что они возвращаются в Листеневку. Ну, кто-то их где-то поблизости якобы видел… А как же Павел? Что же это… И мне ведь ничего не написал!

Я с интересом вглядываюсь в лицо Тихоновой тети.