Тазовая секция — следы полной замены интерфейс-систем. Брюшная секция — следы вскрытия гестационной камеры. Центральный процессор — следы вмешательства мнемохирурга.
— Шлаковы дела, — заключил Хук, и свернул сканер.
Оптика Проула замерцала. Тарантулас напрягся, готовясь ловить взбесившегося тактика, но Хук, как ни в чем не бывало, продолжил:
— У вас, пациент, налицо все признаки крайнего истощения нейросети! Судя по всему, система принудительного выпадения в оффлайн вами была блокирована, и ваш корпус нашел другое решение — срабатывание боевых протоколов, дабы вырубиться чисто от недостатка энергии. Повезло еще, что в кварте, а не где-то еще.
— Ясно, — автобот отчетливо расслабился. — Но я должен работать…
— Отдохнуть вы должны, а работать потом. Иначе хуже будет, — припугнул медик. — Рекомендации: привести в порядок системы отключения, выпить энергона — и в оффлайн. И никакого таймера! Он не для того поставлен, чтоб меха без нужды надрывали корпуса. Узнаю, что включаете таймер без нужды — демонтирую, ясно? Ваш процессор нам нужен в рабочем состоянии — только поставки наладились, угодите на лечение — кто за вас работу сделает, гештальт?
Проул растерянно мигнул линзами, глядя на медика, как на заговоривший камень. Казалось, изумление автобота можно было пощупать.
— Х-хорошо. Я… отдохну.
— А я за этим прослежу, — вставил своё слово Паук.
Когда нервного Проула еще раз уверили, что всё это просто стресс и усталость, а затем уложили в принудительный оффлайн, Хук отозвал Тарантуласа в другой отсек.
— Что ты понял?
— Что дела шлаковы, — отозвался Тарантулас, вспоминая данные с экрана. — Я не проводил глубокое сканирование и не знал об этих повреждениях. И, судя по характеру травм и сегодняшней вспышке, Проул и сам мог о них не знать.
— Ты прав, — медик щелкнул суставами пальцев и покачал головой. — Я слышал о подобных случаях, ну, как слышал — медицинская страшилка, одна из многих, о которых впоследствии выясняется, что не байка, а жуткая правда. Картина — один в один… похоже, твой автобот из тех спарков, которых сенаторы специально набирали для развлечений. Коннектиться с интерботами им порой становилось скучно, вот и делали себе игрушки из спарков, брали, вроде как, на воспитание, а потом… ну, медики и мнемохирурги потренируются, а спарк останется на первый взгляд здоров и нормален, и по уши благодарен опекуну-сенатору. Ты же видел, ремонт был произведен качественный, следы почти незаметны — это я недавно сканер сменил, благодаря твоему подопечному, кстати. А вот потом, со временем, кто раньше, кто позже… кто процессором подвинулся, кто на определенное место ржу подхватил — замененные системы особого отношения требуют, а кто им вообще о замене скажет? Автоботские медики, они же, оквинтеть, какие тактичные, особенно тогда, когда за излишнюю заботу о пациентах можно лично от Сената неприятностей огрести.
— И что происходило с этими спарками потом?
— Ничего хорошего. И даже не в замененных системах дело — проблемы были в головах. Это только идиоты думают, что память можно стереть, как пятно с брони, бесследно. Нет таких мастеров, что могли бы совершенно незаметно влезть в чужую голову, что-то там подправить, и пациент бы потом прекрасно себя чувствовал, вообще нет таких в природе, понимаешь? Удачная операция для мнемохирурга означает не «без последствий», а «с минимальными последствиями», и мастерство — не переписать чужую личность, а насколько эта личность потом будет нормальна. Если пациент пригоден для функционирования в обществе — хорошо, если он при этом приносит пользу обществу — отлично. А если он, вернувшись с работы в кварту, выпадает в истерику, или не переносит интерфейс, или страдает фобиями и паранойей… кстати, вот Ред Алерт — типичный пример… тут, как говорится, «проблемы Каона не волнуют Аякон». Реакции останутся, глубинные поведенческие архивы останутся… Проулу сильно повезло — вмешательство в процессор перенес и занял не последнее место в обществе. Счастливчик, иначе и не скажешь. А истерическая агрессия в ответ на интерфейсные намеки — мелочь в сравнении с тем, что могло быть.
— Я не намекал. Я дотронулся… вообще-то, почти случайно. Нет, не случайно… хотел проверить, как он отреагирует…
— Вот и проверил.
— Но я его обнимал… и мы спали на одной платформе.
— Значит, с ним работал большой мастер, и пока ты не переступал определенных границ, он воспринимал тебя нормально. А теперь ты, похоже, нащупал триггер — одновременно коснулся двух точек, которые раньше не трогал, и за которые случайно не схватишься. Вот бомба и взорвалась.
Паук медленно прогнал цикл вентиляции, благодаря Праймаса за то, что решил сперва, не спеша, приручить драгоценного автобота, раз уж тот уже никуда не денется. Иначе… неизвестно, что было бы, но уж точно, для них обоих — ничего хорошего.
Проул… старое наваждение. Видение, творение гениального конструктора — эти цвета, эти черты… при мысли о том, что над ним, маленьким, беспомощным спарком, поиздевался какой-то высокопоставленный оплавок, отказывала оптика и искра сжималась от ярости.
— Вылечить это как-то можно? Исправить?
— Ну… — Хук задумался, — я, сам понимаешь, не мнемохирург… — старый десептикон развёл руками. — Возможно, помогут техники восстановления, рассчитанные на пациентов, побывавших под жестокими пытками, но… все зависит от того, сколько и что он помнит.
— Как это узнать? — Тарантулас мрачно представил себя в роли психолога, окольными намеками исследующего изгибы чужого процессора, и скрипнул броней. Он не Ранг, и это не просто посторонний пациент — или объект. Это Проул, которому он не хочет вредить даже в малости.
— Кое-что можно узнать из досье и медкарты. Психопрофиль, внерабочие контакты… судя по тому, что мы наблюдаем, была проведена работа крайне высокого уровня. Расспросами от него ничего не добьешься — кроме невроза, конечно.
— И что мне теперь делать?
— Что делать-что делать — запасаться терпением. И не намекать на интерфейс вообще. Сам видел, как его коротит. По-хорошему, его бы Саунду показать или Голдвайспу, раз уж мнемохирургов больше нет. Но он же откажется, упрямый. И тайн у него слишком много, даже не личных, а автоботских. Но ты и сам это прекрасно знаешь. — Медик вздохнул. — Вот что: сходи к Голдвайспу и спроси, что он о Проуле думает — после Дэдлока очевидно, что таланты у него большие и разносторонние. А я уточню у Рэтчета, он не мог не знать — следы, конечно, едва заметны, но ведь и он
