21

Мне пришлось повторить печальный рассказ о том, что великолепная брошь была утеряна, а дед и прадед унесли свои секреты в могилу. Регин долго молчал, а потом сказал:

— Эта война была начата эльфами. Они мнят себя великим народом, который умнее и возвышеннее всех остальных, а на самом деле могут только разрушать.

— Я все слышу, дед, — подал голос Дагобер.

— А я и не сплетничаю по углам, — ответил гном, воинственно выставив бороду. — Сказал — и еще раз повторю. Вы всегда наживались на нас, но сами ничего создать не можете. Даже ваши дворцы были созданы нами!

— Не может быть! — я открыла рот. — Я видела чудесный эльфийский дворец в Миддлтауне, там стены выложены каменной мозаикой.

— Гномская работа! — стукнул Регин ладонью по столу. — Пятый век, мастер Фазли и его команда! Мозаику делали из дробленого янтаря и садили на раствор, замешанный на яичных желтках!

— Что за бред, — презрительно сказал Дагобер. — Ты поваров с зодчими путаешь, борода.

— Гномы никогда не лгут! — изрек Регин.

Дагобер состроил гримасу, показывая, как он этому верит, а я промолчала, потому что не мне было настаивать на гномьей правдивости, но слова кузнеца поразили меня до глубин души.

— Неужели, это все гномы? — спросила я Регина. — Вся эта красота — это наши предки?

— Кому ты веришь? — опять встрял Дагобер. — Старику, который выжил из ума? Не желаю выслушивать эти оскорбления.

И он удалился за соседний стол, горделиво встряхнув золотистой гривой. Мы с Регином проводили его взглядами, правда, нас одолевали совершенно разные чувства.

— Честно говоря, удивлен, что ты выбрал в спутники эльфа, — сказал Регин. — Но если он спас гнома, то может, и не такой гадина, как остальные.

— Поверь, приятного в нем мало, — сказала я мрачно. — Но так получилось, что мы связаны с ним намертво.

— Куда идете?

— Пока не решили, — ответила я уклончиво, — шли в столицу, сбились с пути, а потом попали к оркам. Они отчего-то тоже не любят эльфов.

Регин посмеялся над этой незамысловатой шуткой, а я только хмыкнула, допив остатки из кружки.

Мы с кузнецом засиделись за полночь, пока добрый Кнуффи не начал тушить свечи, показывая, что нам пора на покой.

— Приятно было встретить тебя, — Регин вдруг погладил меня по голове, совсем, как отец. — Но до чего же ты похож на Арью! Я был влюблен в нее в годы юности, но она выбрала Фарина.

Я покраснела до корней волос, и усердно кланялась, прощаясь с кузнецом.

— Не доверяю этому старикану, — сказал эльф, когда мы понимались на второй этаж по скрипучей лестнице. — Он похож на раздавленного таракана.

— Знаешь, это глупо и подло — судить по внешности, — сказала я, останавливаясь на середине.

— Понимаю, почему тебе так должно казаться, — Дагобер посмотрел на меня сверху донизу с оскорбительным высокомерием. Я не сдержалась и ударила его кулаком в живот.

Удар вышел отменный — принц согнулся пополам и зашипел от боли. Кроме нас на лестнице никого не было, Кнуффи копошился где-то возле столов, и мы с эльфом могли выяснить отношения без стороннего вмешательства.

— Никто не давал тебе права оскорблять тех, кто недостаточно хорош собой, — сказала я раздельно. — Твоя мордочка — не твоя личная заслуга. И если тебе привелось родиться красавчиком-эльфом, то не следует слишком этим гордиться, потому что мордочку ведь можно и подправить.

Дагобер отдышался и выпрямился, и взгляд его не сулил ничего хорошего. Я предугадала его намерения и сказала:

— Тронь меня хоть пальцем — я тут всех на уши поставлю. Помни, что сотня гномов только и ждет, когда ты дашь им повод, чтобы отлупить тебя, как грушу и вышвырнуть вон. А за деревней рыскают дружелюбные орки, которые просто мечтают увидеть тебя снова, красота поднебесная!

— Слишком уж ты языкастый, — процедил Дагобер сквозь зубы, но с расправой решил повременить. — Не споткнись как-нибудь о свой длинный язык.

— Еще чего-нибудь, сударики? — высунулся из-за перил Кнуффи, решив, что мы не уходим, потому что хотим еще пива или поесть.

Дагобер резко отвернулся и взбежал по лестнице, а я помчалась за ним, боясь очередного приступа колдовского удушья.

Но едва мы оказались в комнате, беседа возобновилась.

— Ты какое-то абсолютное зло, поганый гномёнок, — сказал эльф в сердцах. — Едва я тебя увидел, сразу понял, что что-то произойдет. И точно — вся моя жизнь пошла наперекосяк, и чем дальше, тем больше всё дает крен. Что же ты за болячка такая, если из-за тебя все время проблемы?

— Из-за меня?! Ты ничего не перепутал, эльф? — я была настолько взбешена, что готова была наброситься на него с кулаками. — Ты пришел сюда даже без рубашки. А теперь сыт, обогрет и будешь спать в кровати, а не на куче лапника. И еще смеешь оскорблять моих сородичей!

— Я имею на это право, — сказал он, приближая свое лицо к моему.

— Да что ты! — я подбоченилась. — Это корона на пустой голове дала тебе право оскорблять тех, кто не смог уродиться эльфом?! Нельзя быть таким нетерпимым к другим народам, ваше высочество! Твой покойный папаша ко всем относился одинаково…

— За что и поплатился! — повысил голос Дагобер, и я озадаченно замолчала. — Моих родителей зарезали твои соплеменники, — сказал принц, — так что не надо петь песенок, про то, какие мы плохие и какие вы замечательные.

Он расстегнул жилетку и не глядя бросил ее на лавку у стены.

Я молчала, кусая губы, и не зная, как отнестись к услышанному. Покойные король и королева умерли от желтой чумы — по этому поводу в стране был траур полгода, но принц Дагобер говорит…

— Все, я хочу спать, не беспокой меня до утра, — эльф завалился в постель, стаскивая сапоги.

Стоя у порога, я смотрела, как он попытался вытянуться в полный рост, но кровать была коротка. Ворча, Дагобер перевернулся на бок, подогнул колени и закрыл глаза.

— Погаси свечу, — сказал он уже сонным голосом.

А кровать в комнате была всего одна.

22

Конечно же, свечу мне пришлось загасить — я не могла не выполнить приказ эльфа, связанная колдовством. Но спускать ему остальное не собиралась. Теперь комната была погружена в темноту, но сквозь неплотно прикрытый ставень проникал лунный свет, и я прекрасно видела лицо принца Дагобера, который собирался с чистой совестью отправиться в мир снов и грез.

— Позволь-ка спросить, — начала я ледяным тоном, скрещивая на груди руки, — почему ты занял кровать?

— А ее хочешь занять ты?

— Это