— Как же здесь красиво! — лениво, но все же восторженно произнесла Таня. — И закат великолепный. Вовсе и не скажешь, что природа умирает — кажется, она только рождается вновь в этом огне.
— У тебя душа философа проснулась, — засмеялся Ванька и уже серьезно уточнил. — Ты не жалеешь, что приехала?
Гроттер обернулась и, сделав рассерженное лицо, попыталась ударить Валялкина по руке. Тот с улыбкой отстранился, глядя на горящие зеленым пламенем глаза своей девушки.
— Конечно же нет! Как ты мог такое подумать обо мне?
Таня вновь отвернулась и уставилась на закат — не потому, что она обиделась, а просто потому, что как любая женщина, должна была сделать обиженный вид, услышав эти слова. На лице играла счастливая улыбка, и все у нее было просто прекрасно — даже жаловаться не на что. Жизнь без смертельной опасности вовсе не была скучна, потому что рядом с ней был Ванька, который окрашивал существование в самые яркие краски. Их взаимная любовь, которую они часто проявляли друг к другу, горела, подобно костру, и блики от танцующего пламени завораживали, заставляя переживать это снова и снова.
Ванька тоже улыбнулся и, дабы заставить Гроттер хоть как-то реагировать, легко и быстро коснулся губами ее плеча. После, посмотрев на налетающий иногда ветерок, накинул на эти самые плечи захваченный из дома платок и укутал Таню, вновь вставая сзади и обнимая, притягивая к себе. Целовать девушку он больше не собирался.
— Эй! — возмутилась Гроттер.
— Заболеешь, — ответил ей Ванька, на что Таня надула губы и совсем как ребенок ответила:
— Не заболею!
— Заболеешь, — вновь возразил Валялкин. — Холодно.
— Ну ты и жук, Ванька, — хмыкнула Гроттер и, быстро скинув с себя его руки, ловко, подобно кошке, вскочила со своего стула.
Солнце село, и все вокруг начало погружаться во тьму; из леса уже слышались звуки летней ночи: стрекотал в траве кузнечик, кто-то еле слышно ухал, что-то звенело прямо под ухом; вся эта какофония звуков радовала слух Ваньки, которому казалось, что это и есть высшее счастье. Подобные вечера и Таня под боком, и их всепоглощающая светлая любовь, озарявшая их путь не менее ярко, чем солнце — это был Эдем, спустившийся на землю.
Не нужно было уже щурится, глядя на горизонт; мягкие сумерки плавно опустились на землю и заполнили собою все пространство. Это были не те осенние сумерки, которые нагнетают лишь тоску, эти сумерки выполняли роль глашатаев, оповещая всех, что вскоре в свои права вступила ночь: теплая, летняя, таинственная и такая романтичная. В такую ночь можно признаваться в любви и ощущать эту любовь каждой клеточкой своего тела.
Глядя на небо, можно было не щуриться, но Таня все же щурилась. И во всей этой позе и в блеске глаз виднелось что-то хитрое и немного демоническое. Она быстрым движением языка облизнула губы, потом как-то изящно поменяла положение и…
— Если здесь так холодно, почему бы нам не зайти в дом?
Ванька повторил ее движение с облизыванием губ скорее непроизвольно, а после засмеялся.
— Шантажистка, — оповестил он девушку. — Ты теперь никуда от меня не денешься.
Гроттер не ожидала от него подобных действий. Ее мир покачнулся, и Таня от неожиданности взвизгнула. Все же она не привыкла, чтобы кто-то носил ее на руках. С трудом удерживая рвущуюся наружу улыбку, бывшая драконболистка тут же поспешила пошутить:
— И куда делся мой милый и добрый Валялкин?
— Сама виновата, — в тон ей ответил Ванька. — Нечего было меня так настойчиво соблазнять.
— Я? Тебя? Как ты мог такое подумать?
Ветеринар, поудобнее перехватив свою драгоценную ношу, быстрым и упругим шагом зашагал к дому. Это было двухэтажное небольшое строение с пристройками, в которых жили многие из их питомцев, разве что Тангро желал постоянно находиться рядом с хозяевами и выселяться в собственную комнату, которая была куда просторнее, категорически не желал.
Строения могли показаться неказистыми, но они были родными — построенными руками, а не при помощи магии.
Таня обняла Ваньку за шею, предоставляя ему полную свободу действия. На душе было тихо и спокойно, безмятежно даже…
Тук-тук…
Это вдруг сердце резко затрепетало в груди. Таня подавила резкий вздох и попыталась унять панически колотящийся моторчик, но ничего не получилось. Улыбка помимо воли сползла с ее лица. На душе за секунду стало гадко и паршиво, а интуиция знакомым звоночком начала разливаться соловьем.
— Что случилось? — поинтересовался Ванька встревоженно, глядя на расстроенное лицо девушки.
Таня не успела ответить. Ей показалось, что на доли секунды пространство вокруг сжалось до размера молекулы, а сами они стали куда меньше электрона. Тревожно зашуршала листва деревьев, а проказник-ветер поспешил улететь куда подальше от этого страшного места. В огне телепорта перед ними стоял серьезный академик Сарданапал…
— Когда прилетает светлый маг —
зарево не такое ядовитое. Чаще
светло-розовое, — заметил Сарданапал.
Дмитрий Емец. «Таня Гроттер и перстень с жемчужиной»
…Таня подняла глаза и чуть прищурилась. Смотреть на ярко-голубое небо и нещадно палящее солнце без рези в глазах было невозможно. И даже заклинания от подобной напасти маги, увы, не придумали. Гроттер вздохнула: у них было множество убивающих проклятий, они могли оживлять мертвых и создавать что-то новое, а о собственном комфорте думать не научились.
Над головой, словно радуга, полыхала Грааль Гардарика — бесполезный сейчас купол из защитных заклинаний. Какой сейчас от него прок, если магов, которых нужно защищать от простых людей, уже не было. По хорошему, его уже давно нужно было снять и не препятствовать телепортированию волшебников прямо сюда — им до сих пор приходилось до острова долетать. Лопухоиды наверняка поохали бы, что посреди океана неожиданно появился остров, но потом все-таки забыли бы о нем — и дело с концом. Но все оставалось по старому, и суда до сих пор с завидной регулярностью проплывали прямо через Тибидохс, словно не могли обогнуть его.
Гардарика сверкала на лучах солнца. До сих пор не прошло светло-розовое свечение. Гроттер гордилась им, ведь, несмотря на все то, через что им пришлось пройти, она смогла сохранить свою магию. Сколько
