Как же я мечтал об этом моменте! Я мигом проскочил в люк, на ходу отдавая кораблю приказ готовиться к взлету. Немного поторопился, споткнулся и чуть не загремел, но удержался, пронесся по коридору в рубку, впрыгнул в кресло и громко, от души завопил:

– Поехали!

В детдомах мы, бывало, смотрели старые сериалы, в них всегда капитаны кораблей так кричали при старте.

И мы поехали! Я оставил стены непрозрачными, но сделал себе окошко и видел, как мимо нас неслись сверху вниз облака, а небо быстро наливалось темной синевой. Ипат и Семирамида давно уже сидели в креслах, только Ной стоял и усмехался. Вот не надо было усмехаться – я на мгновение ослабил гравикомпенсацию, и Ной повалился, смешно задрав ноги. Будешь знать, как играть в игрушки с космосом!

А звезды между тем были все ближе. И ближе. И ближе. Наверное, так только казалось, но мне нравилось. Я приказал «Топинамбуру» отойти от Зяби на одну световую секунду и зависнуть. Велел кораблю наблюдать за пространством. Если я ничего не путаю, то еще во время Первой Галактической войны здесь были бои, крейсера империи раздолбали пару планет в системе, им нужна была масса для реакторов. Естественный спутник Зяби тоже раздолбали. С тех пор наша система довольно грязная, космических булыжников летает много. Мы с пацанами любили лазить по ночам на крыши и смотреть на метеоритные дожди.

Потом повернулся к нашим и спросил:

– Ну что? Куда летим?

– Туда! – Семирамида показала рукой куда.

– А почему именно туда? – удивился Ной.

– Потому что нам точно туда! – капризно заявила Семирамида. – Я знаю!

Я посмотрел на Ипата. Тот пожал плечами. Мне тоже было все равно куда. Лишь бы подальше от Зяби.

– Хорошо, – сказал я. Прислушался к кораблю. – Только сначала из системы выйдем.

Я отдал приказ кораблю двинуться «туда».

«По курсу и левее наблюдаются астероиды. Масса незначительна. На траекторию не влияют», – счел нужным предупредить корабль.

Мы начали ускоряться. Я сделал стены рубки прозрачными – уж больно хотелось полюбоваться на Зябь в последний раз. Зря я это.

Потому что когда впереди по курсу образовалась огромная вспышка, корабль не успел вовремя включить светофильтры, и я ослеп. Потом навалилась тяжесть – корабль пытался поглотить излучение, мощности не хватало, и на несколько секунд отключился контроль гравикомпенсаторов. Об этом «Топинамбур» успел мне сообщить прежде, чем я, размазавшись по креслу, провалился в черноту.

Ларсен

Приходилось удивляться самому себе. Столько лет в космосе, а никогда даже не думал поинтересоваться принципами перемещения корабля в пространстве. И вне его. Ну, летает себе корабль и летает. Главное в профессии вербовщика – понять, куда надо лететь, а не как. И вот на́ тебе – вдруг возникла потребность в понимании процессов. Справочники из памяти корабля оказались слишком сложными для Ларсена, зато обнаруженная там же популярная книжка «Особенности рождения и развития поисковых биокораблей стандартных типов для чайников» не подвела. И сейчас корабль вещал занудным голосом престарелой учительницы:

– При движении в гравитационных полях планет и звезд используется гравизащитный принцип. Это самый древний из принципов космических полетов, достаточно отметить, что космолет первой экспедиции Земли Изначальной на естественный спутник работал именно на этом принципе. Сама экспедиция подробно описана историком Гербертом Уэл…

– Дальше! – нетерпеливо прервал Ларсен. – Принцип движения вдали от планет.

– Для межзвездных перемещений в областях, лишенных естественных гиперканалов, используется прокол пространства. Раньше он назывался сигма-деритринитацией, позднее созданием индуцированного гиперканала, сокращенно ИГК, сейчас просто – прокол. При проколе на дальние расстояния сворачивается значительная часть пространства вокруг корабля. В межпланетной среде корабль также перемещается прыжками сквозь проколы, но микроскопические, создаваемые с большой частотой. Таким образом, корабль практически непрерывно генерирует перед собой искривление пространства, что требует значительных затрат энергии. Однако для большого прокола необходимо удалиться от крупных гравитационных масс, а также сбросить в пространство излишки гравитации из гравикомпенсаторов.

Что-то в этом было, Ларсен чувствовал, что-то полезное.

– Почему ты говоришь, надо уходить от гравитационных масс для прокола? Я несколько раз стартовал прямо из звездных систем. – Ларсен аж заерзал от нетерпения.

– При проколе из окрестностей планет и звезд возникают сложности с навигацией. При малейшей ошибке корабль может переместиться совсем не в то место, куда собирался. Имеется также серьезный риск вообще не вынырнуть из гиперпространства – что с такими кораблями происходит, не известно никому. Возможно, они попадают в так называемые параллельные миры или навсегда остаются вне пространства и времени.

– Так почему мы с тобой там не остались, когда бежали с третей Альдебарана? – запоздало испугался Ларсен. И возмутился: – Почему ты мне раньше этого не говорил, дубина биотехническая?

– Нам ничего не грозило, – начал оправдываться корабль голосом победителя конкурса детской песни. – Такое возможно только с совсем молодыми кораблями. У них еще недостаточно нейронов для расчета прокола. Неопытный и самонадеянный пилот может дать гибельную команду, которую корабль будет обязан выпол…

– Все! Заткнись! Стоп!

Ларсен хлопнул ладонью по столу. Он понял, что надо делать. Он перестал быть жаждущим мести невротиком, он стал прежним Ларсеном, стальной воли и дикости которого опасались даже в самых бандитских кабаках Третьего спирального рукава. Ларсен прищурился и скомандовал:

– Противометеоритную пушку. Вырастить. Плазменную. Срочно. Максимальный размер и мощность!

– Йес, сэр! – суровым фальцетом бравого вояки ответил корабль. И нерешительно добавил: – Осмелюсь напомнить, что я не могу причинять прямой вред…

– Заткнись! Прямой – не причинишь. Гарантирую. Всего лишь постреляем по булыжникам.

Все-все-все

Ипат тер глаза. Вспышка ослепила его, но скачок тяготения не причинил никакого вреда. Только в ушах звенело, пищало и подвывало. Потом где-то рядом запричитало, и Ипат осознал: Семирамида. Та сидела в кресле и издавала множество разных невнятных высокочастотных звуков. Ипат хотел было успокоить ее, но сразу понял: не до того. Он огляделся. Ной держался за голову, но шевелился. А вот Цезарь в своем кресле не подавал признаков жизни. Корабль, оставшийся без управления, вращался. Вращение не чувствовалось – тяготение в корабле восстановилось, но когда Ипат попытался встать и взглянул на слившиеся в полосы звезды за прозрачными стенами рубки, его замутило.

Он сдержал себя. Он командир. Он за всех отвечает. Все-таки встал и шагнул к креслу пилота.

Цезарь был жив, но без сознания. Лицо бледное, как у мертвеца, однако веки подергивались. Ипат потребовал в пространство:

– Корабль! Воды!

Никакой реакции.

Ипат со всей дури врезал по стене.

– Я сказал – воды! Я – командир!

Теперь корабль среагировал. Из подлокотника кресла пилота вырос, как гриб, стакан с водой.

– Что, что случилось? – простонал Ной. Его голос был еле слышен за подвываниями Семирамиды.

– Погодь, не до тебя!

Ипат набрал воды в рот и брызнул Цезарю в лицо. Это был единственный способ приведения человека в сознание, известный Ипату. Ну, не только человека – на кенгуроликах тоже срабатывало. Кенгуролик, при всей