Будет и это, и многое другое. Много-много обитаемых миров предстоит посетить новоявленным вербовщикам и испытать немало разочарований. Сравниться с ними по силе может разве что разочарование человека с переполненным кишечником, напрасно дергающего двери занятых кабинок. Но ведь рано или поздно какая-нибудь кабинка откроется, не так ли?
Ничего этого пока еще не знают Ипат, Цезарь и Семирамида. Догадывается Ной – ему по роду его профессии положено о многом догадываться. Но он молчит. Это тоже следствие профессии. Пусть другие болтают, а он послушает. О чем и говорить, когда ничего не происходит? А когда происходит – думай, о чем говоришь!
Но пока не происходит. И потому самое время вернуться немного назад.
Глава 2. Ларсен, Цезарь и все-все-все
ЛарсенОн сам себя не узнавал. Впервые в жизни опытный космический волк столкнулся с ситуацией, когда мозг велел делать одно, а чувства сопротивлялись, и притом настолько сильно, что разум никак не мог их подчинить. Разум велел убираться подальше от этой проклятой Зяби, найти другую захолустную планетку, затаиться там, дать кораблю отдых, рискнуть пойти на одиннадцатое почкование, вырастить новый звездолет – и поискать новых клиентов.
Через год Рагабар рассчитается за оказанные ему услуги по вербовке пяти планет. Лишь тогда, не раньше, удастся расплатиться с долгами, включая набежавшие дикие проценты. Кое-что, вероятно, останется, но мало. Хватит лишь на текущие потребности. О том, чтобы купить приличное поместье на Суррахе, где, отойдя от дел, будет приятно встретить старость, нечего было и думать. Тем более – купить новый звездолет!
Сволочи эти рагабарцы! Хоть и не такие жмоты, как зябиане, а все равно скряги. Проклятые туземцы, проклятое время! Где нынче вольному вербовщику найти щедрых клиентов?!
Чувства нагнетали в мозг обиду, жажду мести, немотивированную… нет, пожалуй, все-таки мотивированную злость. С каждым из этих чувств Ларсен мог бороться по отдельности, но когда они накатывали все разом… Тогда темнело в глазах, и Ларсен готов был биться головой о стены, крушить кулаками чужие челюсти и стрелять на поражение. Потом приступ проходил, и Ларсен замирал. Не тело замирало, воля. Он бесцельно слонялся по кораблю, вяло с ним переругиваясь, и думал. Что тоже случалось нечасто.
Вот уже десять стандартных суток он торчал на поверхности ближней к звезде планетки. Планетка была жаркая, почти раскаленная, но голая горячая пустыня за бортом была все же лучше пронизанной солнечной радиацией пустоты. Вид изъеденной кратерами поверхности даже немного успокаивал, именно потому Ларсен приказал кораблю сойти с орбиты и припланетиться на самый жаркий шар системы… Не признаваться же самому себе, что это корабль уговорил его сесть поближе к залежам редких и полезных веществ, содержащихся в почве планетки…
Ох уж этот корабль! Он постоянно доставал Ларсена своим нытьем. О нехватке энергии, о недостатке рабочей массы, о необходимости продолжительного отдыха для регенерации изношенных биосистем… Ларсен отбрехивался, ругался, грозил сдать в утиль, сжечь в звезде – на более изощренных способах уничтожения корабля его фантазия стопорилась. В конце концов Ларсен запретил кораблю читать мысли, приказав общаться голосом. Стандартный голос корабля, впрочем, быстро надоел, и Ларсен велел регулярно менять тональность.
Когда корабль доложил о том, что его «отпрыск» покинул третью планету и вышел в космос, Ларсен аж подскочил. Надо срочно проучить этих выскочек! Ларсен еще не знал – как, но был уверен, что непременно сможет это сделать. Быстро и эффектно. Не успел Ларсен отдать команду на взлет, как корабль проинформировал: первопроходцы вернулись на Зябь.
– А, испугались! – констатировал Ларсен.
Корабль басом предположил, что это был испытательный полет.
– Ах, испытательный… – протянул Ларсен. – Ничего, скоро я вас испытаю. Начинай выращивать орудие. Нет, лучше два! Лазерную пушку и гравитационную.
– Гравитационную? – модным фальцетом эстрадного певца удивился корабль. – Это как?
– Это так! Часть энергии гравикомпенсаторов будем использовать на разгон больших конических кусков из сверхтвердых материалов. Куски тоже заготавливай.
– Цель создания оружия? – сухо поинтересовался корабль тонким голосом кастрата.
– Ты что, дурак? Как взлетят еще раз, тут-то мы их… Орудия, товсь! – Ларсен сам не понимал, из каких глубин подсознания вылезла эта команда. – Ну и расхреначим ихний «Топинамбур» в мелкие ошметки!
– Вынужден сообщить, что это невозможно. – На этот раз корабль имитировал маленькую капризную девочку, у которой только что отобрали конфету.
– Эт-то еще почему?
– Я не могу причинять прямой вред моим клонам. Это серьезный запрет, на программном уровне.
Ларсен опешил. Он не знал о таком запрете. Он вообще не знал о том, что в корабле заложены хоть какие-то запреты.
– А… другим кораблям, не клонам, можешь?
– Могу, – согласился корабль скрипучим старческим голосом, – но обязан в этом случае передать информацию в Главный Имперский Штаб о начале военных действий. Если ты не являешься кадровым военным, выполняющим приказ, то за незаконное ведение боя ты должен быть предан суду на первой же планете империи, куда попадешь…
Ларсен на время онемел, но все же собрался с мыслями.
– А чем отличается прямой вред от непрямого?
– Смотри соответствующие параграфы имперского законодательства! – нагло заявил корабль ломающимся голоском нашкодившего подростка, очень напоминавшим голос того мерзкого пацана, Цезаря.
Ларсен даже не возмутился. Наоборот, обрадовался – ему пришла в голову хорошая идея.
– Ну-ка подбери мне информацию о проблемах взросления кораблей твоего типа.
ЦезарьЯ и не ожидал, что наш старт – самое значительное событие на Зяби со времен колонизации – пройдет столь буднично. Сысой просто собрал нашу великолепную четверку у корабля, помялся немного и безо всякого пафоса сообщил:
– Всё. Пора. Удачи.
Махнул рукой в сторону «Топинамбура» и пошел прочь. Медленный и сгорбленный. Он не плакал, как тогда в космосе, его лицо, даже когда он пару раз оглянулся проверить, садимся ли мы в корабль, не выражало ничего. А у меня почему-то комок к горлу подкатил и на глазах чуть было не выступила та дрянь, которая называется слезами. Как у девчонки, честное слово.
– И что? Это все? Три слова – и ушел? Как это понимать? – Семирамида попыталась стать собой прежней. – А напутствие?
Уж не знаю, какого напутствия хотелось нашей сладкоголосой, – я только видел по ее физиономии, что она готовилась прервать Сысоя на первой же фразе напутствия и напоследок высказать ему все, что у нее накипело. Но Ипат водрузил свою огромную длань на ее хрупкое плечо, сладкоголосую аж перекосило всю, и она заткнулась.
– Не надо. Пойдем уже.
И они пошли. Отъевшийся корабль возвышался вроде неприступной горы, но при их приближении сразу открылся, и они скрылись в его недрах. Ной стоял, смотрел по сторонам, как в последний раз. Губы его шевелились, похоже, он читал стихи. Я почти ничего не слышал, так, отдельные слова: немытая, рабов, господ… Потом еще что-то про всевидящие глаза и какие-то там уши. И тоже полез в корабль.
Все! Пора в путь!
