Невысокий, но крепкий мужчина сидел в стороне от костра. Железные руки и ноги делали его похожим на робота. Их было немного у киберморфов, но периодически они мне попадались. Я не понимал, зачем нужно было собирать механизм, который мог работать без участия морфа, но потом догадался, что мы приручали насекомых, птиц и млекопитающих, звероморфы специализировались на зверях, а киберморфы делали помощников из металла.
Этот мужчина был киберморфом. Он посматривал на подсевших к огню мофов, подкидывал щепки в огонь. Ничего не говорил, но почему-то привлекал к себе внимание.
—Когда-то давно морфы не были морфами. Это был один народ и название этому народу были человеки или люди, — тихо начал он. Стоило ему заговорить, как голоса стихли. Это было странно, потому что до этого стоял гам, в котором сложно было что-то разобрать, кроме пошлых шуток в сторону женщин, которые отпускала молодёжь. Сейчас же стояла такая тишина, что был слышно, как булькает похлёбка и трещат поленья, пожираемые огнём. — Они все были одинаковые. У них не было шерсти или травы, не было механизмов. Ничто не искажало их тело. В дружбе они жили или во вражде? Кто-то воевал, кто-то дружил. Мы и сейчас к одним морфам относимся, как к друзьям, а другим, как к врагам. Так и они жили. Потом случилось страшное. Пришла болезнь. Говорят её вывели искусственно. Другие говорят, что она упала с неба, а третьи уверяют, что болезнь пришла из глубин океанов. Но это не важно. Люди стали искать лекарство. Но его не было. Можно было бороться с болезнью лишь изменив себя. Так люди приобрели отличия. Какое-то время они продолжали жить вперемежку. Потом города разделились на районы, где могли жить лишь морфы по своему изменению. Потом районы стали городами. Города материками. Люди стали забывать, что когда-то были едины. Они стали смотреть на отличия друг от друга. Пока одни не посчитали себя умнее других. Другие решили, что наглецов надо жёстко проучить. Третьи не вмешались. Виноваты все. Виноваты в том, что кто-то начал конфликт. Виноваты в том, что конфликт не остановили, поддавшись эмоциям. Виноваты в равнодушие. Но говорить об этом больше нет смысла. Мы все видим здесь результат случившегося. Знаем, что у каждого из сидящих здесь, есть те, по кому поют прощальные песни и клянутся в мести. Но если мы продолжим войну и месть, то это приведёт нас к уничтожению. Погибнут все. Теперь всё зависит от вас.
Возмущение. Ропот. Волнение. Показалось, что его сейчас тут разорвут на части. Но мужчина спокойно ждал, когда народ утихнет.
— До того как люди перестали быть людьми и стали жить, как морфы, то они были человеками. Человечность — это помощь сильного слабому, чтоб слабый стал сильнее. Это умение прощать. Умение переворачивать страницу жизни и не сдаваться. Я хочу призвать вас вспомнить об этом. О забытом слове под названием человечность. Тем более сегодня, когда представителями народов было подписанное мирное совместное существование на одном материке. Когда вводится единый закон, который гласит, что убийца будет подвергнут той же каре. Вор будет отрабатывать наказание на расчистке территории от леса. Мы заканчиваем войну и учимся жить вместе. Это сложно. У каждого народа свои традиции и своё видение добра и зла. Но основные законы едины. Кто не понимает, что война закончена, тому не место в этом мире. Вчера в одном городе начались волнения. Больше этого города нет. У нас не так много земли, чтоб тратить её на тех, кто не хочет жить миром. Проще город стереть, чем пытаться кого-то убедить в правоте слов и действий. Вы можете мне не верить. Можете проверить на собственной шкуре правдивость моих слов. Но помните: морфы сейчас не тот ресурс, который кто-то ценит. Поэтому сейчас предлагаю отведать похлёбки из единого котла и забыть о зле.
Я незаметно огляделся по сторонам. В лагере было много вооружённых людей. Короче, или принимаем условия, или прощаемся с жизнью. Радикально. Свобода выбора и ценность жизни отошли на второй план, если не на третий. Он и сказал, что морфы теперь не тот ресурс, который будет цениться. Хотя странно призывать вспомнить о человечности и при этом приставлять оружие к спине. Мне это не понравилось. Многим не понравилось, но решили на время смириться с таким положением вещей. Они были властью, а кем были мы? Никем. Рабочие, которые расчищали дороги за тарелку еды и несколько монет.
«А я тебе говорил, что ты зря осел. Не то место, где стоит надолго оставаться», — сказал Лешик.
«Кто бы говорил», — ответил я. Лежит в каких-то лесах, ещё и советы мне даёт.
Похлёбка оказалась вкусной. Похоже, они туда добавили каких-то трав, потому что пришло спокойствие и удовлетворение от жизни, чего не было давно. А это уже начало настораживать. Агрессия и горечь пропали. Только этого не хватало. Никогда не любил, когда за морфов что-то решали. Я и с войной не был согласен, но я был против такого искусственно навязанного мира. Пора было отсюда уходить. Так как стена леса всё ещё оставалась непроходимой, то надо идти вдоль неё, пока не получится обойти. На следующее утро я ушёл из лагеря, пока ещё была такая возможность.
За день можно много пройти, если не останавливаться и идти бодрым шагом. За два дня прошедшее расстояние увеличится. За три дня оно станет ещё больше. Главное, не сбавлять скорости. Джунгли меня не трогали. Лианы порой сами расступались, когда мне это было нужно. Иногда они вели себя капризно. Это было в тех местах, где были скиданы бомбы. Там они и хотели бы расступиться, но не могли, потому что были сильно запутаны. В какой-то из дней я вышел к реке. К бывшей реке. Сейчас вода была покрыта ряской и травой, которая превращала реку в болото. Лианы плавали по воде, переплетались и образовывали хлипкие мостки, что напоминали паутину.
Я остановился на берегу и разжёг костёр. Закинул туда найденную картошку, на выкапывания которой с помощью палок пришлось потратить половину утра, но теперь у меня было половину заплечного мешка заполнена едой на ближайшие несколько дней. Воду я брал из источников или фруктах, которые содержали много сока. Всегда попадалась какая-нибудь съедобная трава. Так что от голода и жажды я не умирал. Если так подумать, то можно
