Я работал. Потом получал еду. Выходил в ещё одну смену — получал деньги. Небольшие, но реальные. И так изо дня в день. Иногда нужно отключиться от мира, чтоб не сойти с ума, чтоб не валиться с ног от усталости и безнадёжности, которая окружала в лагере.
«Если так всё безнадёжно, то почему ты всё ещё там?» — услышал я голос сына, когда в который раз вышел валить лес.
«Не знаю куда идти», — ответил я.
«Вперёд. Куда же ещё? Как будто мы можем повернуть назад. Нас такой возможности лишили».
«Как ты?»
«Руки вытянулись на три метра. Пока ждал, когда они срастутся, до нормальных размеров, так они переплелись с лианами. Постепенно превращаюсь в дерево».
«Ты это прекрати. В дерево превращаешься».
«Они меня за своего принимают. Травка всего опутала. Даже какие-то букашки завелись».
«Букашки у звероморфов заводятся. Блохи называются».
«А у нас жучки и паучки. Интересно наблюдать, как паук паутину плетёт. Так умиротворяющее выглядит. Да, ладно тебе так переживать. Такая жизнь имеет право на существование».
«Не имеет. Ты не погибнешь. Уйдёшь в анабиоз до лучших времён, потом захочешь встать, но не сможешь».
«Так я уже не могу. Врос».
Я остановился. Показал бригадиру, что ушёл на перерыв. Сам же отошёл в сторону и сел на поваленное дерево. Вокруг летали бабочки, которые радовались появившемуся солнцу, что вновь пробилось сквозь густую крону.
«Тебе скоро исполнится восемнадцать. Ты готов сдаться, прожив всего-то одну десятую всей жизни?»
«Но ты сдался, прожив в два раза больше, чем я. Так почему мне нельзя?»
«Я не сдавался».
«Твои мысли. Я их слышу, но не отвечаю».
«А я твоих не слышу», — усмехнулся я.
«Так я не думаю. Лежу в листве и прорастают травой. Деревьям необязательно думать».
«Ты забыл, что не дерево».
«Тогда кто же я? Существо, что может стать неживым? Неживое, что может жить?»
«А кто киберморфы? Машины с мозгом или существа с железными частями? И звероморфы? Какое ты им дашь определение? Мы те, кто есть. Нет определение, что такое жизнь. Она разная. Те же паучки — это жизнь. Трава и листва — это жизнь. Мы — это жизнь. То, что есть сейчас. Разумное и неразумное. Приносящее пользу и приносящее вред. Это всё жизнь, потому что существует. А смерти определение есть — это прах. Ты хочешь стать прахом, но ты не станешь. Лишь изменишь форму жизни, при этом выполнишь свою основную цель. Какая наша минимальная цель? Продолжить круговорот жизни. Ты дашь дом для другой жизни. Менее разумной, но не менее важной для природного цикла. Только, сын, такая цель минимум, что мы должны выполнить, после того как появились на свет. У нас есть обязанности и обязательства».
«Я свои обязательства выполнил».
«Ты их только начал выполнять. Или ты думаешь повоевав полгода и столкнувшись с первыми неприятностями — на этом жизни конец? Нет, Лешик. Тебе придётся бороться дальше и никто не будет спрашивать, хочешь ли ты продолжать бороться. У нас с тобой на плечах тяжёлая ноша жить за тех, кто остался там. И эта ноша тяжелее их участи. Когда я услышал эти слова, то вначале не мог понять, как такое возможно. Я жив, а они нет. Теперь понимаю. Жизнь продолжается, но она такая тяжёлая и изматывающая не в плане физических сил, а из-за вины».
«Тебя чего вина мучает? Ты во всём этом не участвовал».
«И что? Думаешь не понимаю, что во всём этом виноват наш народ? Лешик, участвовали мы или нет — это не важно. Нет разницы, кто кидал бомбы, а кто придумывал их начинку. Есть лишь ответственность и признание, что это было ошибкой. Так как мы все оказались в одинаковых условиях, то ошибка общая. И расхлёбывать эту ошибку надо всем вместе, сообща. Тогда и придёт искупление вины. Ныть же может каждый, а вот делать и исправлять — это доступно лишь единицам. На признание ошибок требуется больше мужества, чем на совершение», — ответил я.
«Я упал, потому что уснул. Трое суток без сна. Просто выключило. Потом пришла боль. Но я так устал, что не замечал её и спал. Спал, спал и ещё раз спал. Чувствовал, как идёт дождь, как питает земля. Мне этого было достаточно. Сейчас же проснулся и понял, что пока спал… Я потерял руки. Если сейчас их отрывать, то придёт боль, к которой я не готов. Да и как я без них?”
«Руки потом отрастут. Не такие, как прежние, но без них не останешься», — ответил я.
«А что дальше?»
«Дальше двигаться вперёд. Назад путь отрезан».
«Я подумаю».
«И я подумаю», — ответил я. Больше он на связь не выходил.
После работы я возвращался в лагерь беженцев, где царило подобие порядка. Но это подобие было лишь отдалённым цивилизованным общением, что было на материке. Морфы изменились. Стали жёстче. Откуда-то появилась жестокость. Если эту жестокость я мог понять у звероморфов, потому что они в силу своих особенностей были вспыльчивые и чуть что кидались в драку, то вот фитоморфы меня удивляли. Они словно специально провоцировали звероморфов и стравливали их с киберами. Я отворачивался и старался делать вид, что меня это не касается. Это было легко. Достаточно убедить себя, что ты не можешь ничего сделать. Видишь слёзы женщин, отворачиваешься. Видишь, как кто-то толкает попрошайку, которому от силы лет семь, отворачиваешься. Всем помочь нельзя. Нужно позаботиться о себе. Если отдавать еду другому, то скоро и ноги протянуть можно. В этом мире может выжить лишь сильнейший. Но если так, то я не хотел жить в таком мире. Убеждая себя, что совершаю глупость, я отдавал половину порции мальчишке. Лез кого-то защищать и получал тумаков, но часто отстаивал свою позицию. Я старался убедить себя, что надо жить для себя. Даже верил в это, но поступки говорили об обратном. Я не хотел забывать кем я был раньше.
В тот вечер в лагерь привезли большие чаны, в которых стали варить какую-то необычную похлёбку. Её аромат разнёсся по всему лагерю, притягивая морфов. Вскоре около каждого костра с чаном собрались морфы. Костёр дымил. Огонь разгонял ночную мглу. Искры взлетали из-под чана и улетали куда-то ввысь. Обед уже был выдан по расписанию. Это же было что-то не входившие в привычное расписание.
Кто-то пошутил, что нас будут травить. Около котлов крутились киберморфы, мешая варево. Я видел, что в похлёбку добавляли овощи, мясо. Для меня мясо оставалось чем-то непонятным и ненужным в жизни. Вроде и овощей хватало. В лагере фитоморфам давали
