Когда морф засыпает, то он улетает на небо. Туда, где всего этого нет. Теперь я и сам хотел бы оказаться там. Но если я ещё прожил свою жизнь, то дети эту жизнь толком не видели. Я должен был вернуться.
Чем мы отличались от тех, кем были наполовину? Фитоморфы соединяли гены с растениями, звероморфы с животными, киберморфы наполняли себя железом. Но в первую очередь мы были разумными существами, которые могли поставить себе цель и идти к ней. Мы были теми, кто выбирал свой жизненный путь, свою дорогу. Были теми, кто в первую очередь был тем, кто когда-то был одним народом. А если у нас были общие предки, то какие могут быть войны? Это же как воевать с роднёй. Воевать против себя самого. Своего отражения в зеркале.
Значит и дети были такие же, как и мы. Не важно чьи. Не важно как они отличались внешни. Дети оставались детьми, которые хотели жить, есть, чувствовать себя в безопасности и слушать свои сказки, чтоб потом рассказывать их своим детям.
Я был уже стариком, который прожил довольно долгую жизнь. Я успел найти и успел потерять. А они пока только потеряли. Так не должно быть.
Пришлось вылезать из канавы и искать зажигалку. Мои сородичи от меня шарахались. Злости не было. Была решимость. Я нашёл зажигалку и ушёл из лагеря. Я видел испуганные лица. Видел их непонимание и понимал, что никогда не смогу помочь всем. Значит буду помогать лишь тем, кому получится. Сын был прав. Я слишком люблю следовать правилам и законам. Сейчас же наступило другое время, когда законы стали пустым звуком. Это время было новых законов, которые мы сочиняли сами. По мере необходимости, когда того требовали обстоятельства. Новый мир. Новая жизнь и новая земля. Новый берег, к которому меня прибила судьбой.
К детям я вернулся уже в сумерках. Немного заблудился. Несколько раз падал. Но дошёл, изрядно их напугав своим видом.
— Сейчас буду учить вас готовить. Но для начала нужны дрова, — с трудом сказал я. К горлу подступила тошнота. Сам давно ничего нормального не ел. Да и усталость, раны и опустошённость, разочарование — всё это сказывалось на самочувствие.
— Они у нас есть, — сказал Джек.
— Тогда проблем больше нет, — ответил я. И похоже они мне поверили. Правильно. Взрослые детей не обманывают. Пока они ещё слишком мало жили, чтоб знать, что это неправда.
Глава 7. Мир после войны
Вот сейчас закончилась война. Мир разрушен и одновременно в нём теплилась жизнь. Сильная, уверенная жизнь, которая не прекращалась. Может быть она не походила на привычную жизнь, которая была до войны. Жизнь изменилась. Но это была именно жизнь. Я видел её в листве и мелких жучках, слышал в пение птиц, что стайками перелетали с ветки на ветку, чувствовал в ветре и в лучах солнца, что всё равно пробивались сквозь листву. Эта жизнь била ключом, пусть и была не такой привычной для этого материка.
Дети спали на матрасе, который не пойми как достали из разрушенного дома. Накрылись одеялом, на котором были нарисованы какие-то герой среди города из стекла и стали. Остаток прошлой жизни. Той жизни, которую они не будут толком помнить, потому что теперь будет другая жизнь. И эту жизнь уже создадут дети сами.
Я с трудом шевелился. После побоев тело болело. Ладно бы тело, но болели и внутренности. Сильно меня отделали свои за дурацкие тыквы. Морфы были слишком озлоблены и напуганы. Я это понимал, но не мог понять, как они утратили своё лицо, превратившись в диких зверей. А ведь мы считали себя одной из самых умных и цивилизованных рас. Смеялись над дикостью звероморфов, винили киберморфов, что они ушли далеко в технологиях, но при этом забывали о других. В итоге мы оказались эгоистами посильнее, чем киберморфы. Было ли для меня это шоком? Нет. В глубине души я знал, что скрывается за всей этой показушность и правильностью. Это то же самое, как Валерий, который был раньше главой города, уважаемый морф, а под старость открыл бордель со стрекозами. Чужая душа — потёмки. Нам никогда не понять, что творится в голове у того, кто сидит напротив. Он может убеждать, может клясться, но никогда не понять, врёт ли и говорит правду собеседник. Говорят, что есть какие-то жесты и знаки, чтоб это понять, но такая наука не даст точного результата.
—Только дёрнись, тогда я тебя убью, — услышал я голос позади себя. В спину что-то упёрлось.
—Садись есть. Война закончена.
—Где Варя и Джек?
—Дрыхнут. Не видишь? Удалось еду найти?
—Ты кто такой?
—Мимо проходил. Нашёл ваш дом.
— Мародерил?
—По лесу болтался. А тебя ведь Тарас зовут. Так? — Я с трудом повернулся в его сторону. Высокий мальчишка с железными вставками на теле. Он хмуро смотрел на меня. В руках палка с острым наконечником.
—Допустим. А ты?
— Геннадий. Война закончилась. Нам с тобой воевать смысла нет. Я не ем детей на ужин.
—Вы разрушили наш дом.
—Знаю. Как и то, что твои родители погибли. Была бы моя воля, то войны бы не было. Но я всего лишь морф, один из многих. Не в моей власти менять устройство этого мира. Ты можешь сейчас проткнуть этой палкой. Но моя смерть ничего не решит. Она лишь избавит меня от мучений в этом мире и ляжет камнем на твою душу, которой и так прилично досталось. Так зачем на неё вешать лишнее?
Я чувствовал усталость, которая была слишком сильной, чтоб спорить и сопротивляться неизбежному. Нужно жить. Нужно бороться. Убеждать. Ведь жизнь — это такая ценная штука, за которую нужно бороться. Столько морфов погибло в последние дни, что мне сдаваться именно сейчас было чем-то непростительным и трусливым. Но апатия
