Кто-то сказал, что лагерь в джунглях, где-то через полкилометра. Но лучше дождаться утра, чтоб до него добраться. Утром прорубят к нему дорогу. Пока же джунгли были непроходимы. Материк киберов превратился в спутанный зеленью комок. Одно было плюсом: зелень была неколючая, и неядовитая. Наши учёные уж не стали слишком зверствовать. Ведь они хотели, чтоб кибер «полюбили прекрасное», а не возненавидели его. Но в результате добились противоположного эффекта. Киберы не прониклись прекрасным. Да и я сам не проникся к нему. Уровень кислорода зашкаливал. Кружилась голова. Хотелось лечь на землю и просто лежать, сливаясь с окружающим миром.
Я дошёл до деревьев и завалился в густую траву. Листва словно почувствовала родственную душу. Скользнула ко мне лианами, предлагая укрыться ими, как пледом. Я провёл по листве ладонью, мысленно отказываясь от столь лестного предложения. Не хватало ещё стать частью дерева. Листва послушно отступила в сторону. Тут уже учёные переборщили. Дать зачатки разума траве — это надо быть вымороженными на всю голову. Вроде когда-то таким звероморфы занимались. Они пытались управлять животными. Дали им разум. Потом чуть не оказались порабощены этими самыми животными в рабство.
«Что там слышно по поводу власти и эвакуации? — спросил я сына».
«Мы днём совершили налёт на материк звероморфов. Пытались остановить гниль. Но она сожрала наши растения».
«Потому что это настоящая дрянь,» — ответил я.
«Согласен. Дрянь редкостная. У нас ребята просыпаются с кошмарами и ощущениями, что их самих эта дрянь сожрала».
«Отголоски мыслей родных. Когда родители погибли в этой гнили, показалось, что я был вместе с ними».
«Значит бабушка и дедушка…»
«Они не стали эвакуироваться. Возраст. Им не было бы места на корабле. Вначале поехали к порту, а когда узнали, что ничего не получится, повернули назад», — ответил я.
Как ни странно, но разговор давался легко. Словно не было той боли, которую я тогда почувствовал и не смог осознать, принять, осмыслить. Сейчас всё это казалось странным, дурным сном, который вроде был, но прошёл.
« Главы объявили переговоры. Соберутся на острове и будут решать, что делать дальше. Где жить», — сказал Лешик.
«Подальше от гнили. Похоже придётся нам тесниться на одном материке».
«Отвратительно. Жить с теми, кто стал причиной смерти родных!»
«Тяжелее всех придётся звероморфам. Сам посуди, им придётся жить вместе с народами, которые не только друг с другом передрались, но ещё и их втянули в конфликт».
«Я об этом не подумал».
«Ты ни о чём не думаешь. Видишь только то, что хочешь. Или то, что тебе говорят. Надо думать головой. А ты это забываешь».
«Как будто ты в моём возрасте был умнее!» — Я удивился тому, что он ещё и огрызаться начал.
«Головой думать умел».
« Твоя самоуверенность и правильность убивает! Хочешь сказать, что с рождения ты жил только по правилам?»
«Я старался их не нарушать. Зачем вносить в жизнь суматоху?» — ответил я, пытаясь понять, к чему он клонит.
«Суматоха! Это всего лишь глоток свежего воздуха в жизни. А ты считаешь, что это суматоха! Живёшь, как дерево, что пустило в землю корни. И только думаешь, как не засохнуть, не замечая, что жизнь состоит не только из насущных проблем».
«Но и из войны?»
«При чём тут война? Пап, жизнь — это не война и мир. Движение. Ты же почти засох в своей жизни, несмотря на то что думал только о том, как добыть воду. При этом ты не только сам засох, но ещё и мать засушил. Она ведь поэтому от тебя ушла, что больше не смогла всё это терпеть».
«Терпеть засуху? Возможно. Но не вся вода пригодна для жизни. Море это доказало», — ответил я.
«Ты циничная скотина», — спокойно сказал Лешик, отключаясь.
Угу. Скотина. А он забыл, что такое уважение, раз так себя ведёт и грубит мне, человеку, без которого этого дурака и на свете не было. Воспитываешь детей, вкладываешь в них силу и душу, а в ответ получаешь, что ты скотина, которая не понимает, что такое жизнь. Зато мелкота, которая только вылезла из-за школьной парты — всё знает. Умнее, мудрее, легче на подъём, потому что ещё не сформировалась ответственность. Хотя сам был таким же. В его возрасте. Пока с Милой не познакомился. Пока не узнал, что будет ребёнок. Тогда сразу голова заработала, что я не вправе потакать своим желанием, а надо в первую очередь думать о семье, чтоб они не нуждались и не переживали по лишнему поводу. Но это всё никто не ценит. Им бы только тревог побольше. Поисков чего-то. Воды? Но ведь верно, что не каждая вода полезна. Мила же это на своей коже ощутила.
В листве скользили светлячки. Сразу вспомнилось, как они жили у нас дома. Считалось, что если светлячки прилетают в дом, то это к счастью. Неверная примета. Не от этого покой в дом приходит. Не от этого…
Я почти не спал. Проваливался в забытье, чтоб вновь проснуться. Лианы то и дело хотели меня укутать, поэтому приходилось быть начеку. Как ни странно, после такой ночи тело чувствовало себя так, словно успело отдохнуть. Всё-таки близость к земле и природе для нас многое значило.
Картина на берегу выглядела печальной. Морфы были на тюках, в которых сохранились какие-то вещи. А я свои где-то потерял. Вроде и брал что-то с собой, оставил в комнате у Даны и забыл забрать. Но возвращаться за вторыми штанами на корабль не было мысли. Новая жизнь, так новая. И пусть у меня из всего имущества остались лишь вещи, что были на мне, но при этом голова и руки оставались на плечах. Поэтому переживать по этому поводу я не стал. Проживу.
Где-то к обеду мы поняли о чём говорили военные. Каждый день им приходилось выжигать и вырубать дорогу вглубь джунглей, где располагался лагерь в небольшом городке, который покинули местные жители и заняли мы. Лианы всё равно упрямо тянулись к свободному пространству, стараясь его закрыть. Из-за этого дома представляли собой зелёные холмы, которые не выдерживали тяжести лиан и падали, образовывая развалины. Морфы в лагере жили под открытым небом. Кто-то пытался построить новые дома, но лианы их разрушали. Над этой проблемой ещё трудились учёные, которые пока не представляли как её решить.
Целый научный центр расположился чуть в
