Поутру, едва продрала глаза и умылась, вновь погрузилась в молитву. Целиком, без остатка; потому не услыхала, как в сторону отъехала стеклянная дверь, впустив помощницу профессора Мартынова.

Впрочем, электропривод двери работал бесшумно, но Артурову она все равно должна была услышать. Женька поморщилась от досады, коря себя за беспечность. После бессонной ночи, полной мучительных раздумий и того решения, что твердо намерена придерживаться, неожиданное появление сотрудницы университета говорило о слишком большой расслабленности.

– Христианскому богу молишься? – поинтересовалась Яна.

Сегодня она заколола две толстые косы в бублики и здорово напоминала офицершу спецслужб, которую навязывали в жены герою «Пятого элемента». Один из самых любимых фильмов Женьки. Глянув на аспирантку, девушка против воли заулыбалась. Яна – ну вылитая копия той киношной, только вместо формы белый халат с глухим воротником, похожие на медицинские брюки голубого цвета и темные туфли.

Артурова насупилась.

– Тебя что-то развеселило? – буркнула она.

– Нет, – ответила Женька, хотя по-прежнему улыбалась, – просто настроение хорошее.

– Когда зашла сюда, твое хорошее настроение не слишком заметно было, – недоверчиво произнесла Яна и вновь спросила: – Так ты молилась?

– Молилась, – призналась Ливадова. – Но ведь это не запрещено?

– Верно, – кивнула Артурова, – не запрещено. Хотя совсем недавно, когда я еще училась в школе, молитвы были вне закона. Только не вздумай рассказывать кому-нибудь про своего бога. Вот это уже под запретом!

– Не буду. А ты сама во что веришь?

– В кого? В бога? – с усмешкой спросила помощница Мартынова. – Нет уж, не хочу. Граждане Корпорации избавлены от древних предрассудков. Я верю в науку! В гражданский долг! В Корпорацию!

В голосе аспирантки зазвучала явная гордость, она свысока посмотрела на Женьку. Ливанова опустила взор, чтобы спрятать вдруг увлажнившиеся глаза. Она в медицинском боксе университета второй день, но сколь же много раз за минувшие сутки глядели на нее если не с презрением, то с явным пренебрежением. В лучшем случае с равнодушием.

Евгения Ливадова есть собственность Трансрегионального университета этой трахнутой Корпорации, которая по непонятным причинам подменила ее страну. Нет больше России! А она рабыня, хоть и окружают ее примерно такие же люди, что и в прошлом. Почти такие же, да другие – их не коробит от того, что человек, говорящий на одном с ними языке, низведен до статуса комнатной мебели. Либо тушки для экспериментов.

Женька стиснула зубы, чтобы не заскулить. Вчера разъяснили, какой идет год, и не верить, что за окном небоскреба две тысячи двести пятьдесят второй, было бессмысленно. Она даже не спорила, не упиралась, ибо собственными глазами видела фантастический город высоток с потоками воздушных судов. Могла бы пялиться с лоджии университетского здания на Новосибирск двадцать третьего века хоть весь прошлый день и всю оставшуюся ночь. В этом была свободна, однако всего лишь в этом.

Ливадова выругалась сквозь зубы. Ох, не так когда-то представлялось ей путешествие в будущее. Прекрасный новый мир… и она в нем рабыня!

Женька покосилась на помощницу профессора. Артурова на несколько мгновений забыла про нее, листала бумаги на планшете, будто стащенном вместе с Ливадовой из двадцать первого века. Искала что-то в распечатке, хмурилась; она часто хмурилась, эта Яна.

А Женька сбежит! Обязательно сбежит из похожей на тюрьму комнаты! Утром, как проснулась, приняла твердое решение! Дайте только освоиться в новом мире. Сбежит и найдет брата! Потом они вернутся домой.

Забыв про недавнюю молитву, девушка будила в себе злость, и вместе с ней приходила решимость. Ливадова вскинула подбородок и с вызовом уставилась на Артурову.

– Вы не имеете права меня здесь держать! Я такая же, как и вы! Русская! Гражданка Российской Федерации!

– Вот оно что… – Артурова оторвалась от бумаг и, вновь нахмурившись, зыркнула на Женьку. – Не знаю, что такое Российская Федерация… – Помощница Мартынова запнулась на миг и продолжила: – Вернее, знаю, только Российской Федерации давно нет. Есть Корпорация, и ее гражданство дается почти исключительно по праву рождения. Потому что рожденный вне Корпорации – это гражданин иной Корпорации, это чужак навсегда. Либо дикарь – а одичалый обречен остаться дикарем либо полугражданином без нетчипа. Такова физиология. Лишь их дети, рожденные внутри Корпорации, могут быть включены в общественную систему без изъятий в правах. Но, повторюсь, это не касается одичалых, их потолок – полугражданство. И твой тоже… Скорей всего.

Артурова сделала вид, будто нечто очень важное привлекло ее внимание в бумагах. Замолкла, но вдруг добавила к своему поучению:

– Когда-нибудь.

– Что когда-нибудь?

– Когда-нибудь, может быть, ты будешь претендовать на статус полугражданина.

Яна выдавила из себя последнее с таким видом, словно термин «полугражданин» оскорбляет помощницу Мартынова своим смыслом, и заговорила вновь:

– Подобное возможно с позволения ректората и лишь в будущем, а сейчас ты собственность Трансрегионального университета и, надо сказать, очень неплохо устроилась. Далеко не каждый одичалый живет в подобных апартаментах.

Артурова окинула взором комнату Женьки. Четыре на четыре метра, внутри которых полутюремная, полуспартанская обстановка.

– Да, очень неплохо для дикарки.

– Я не дикарка! – выпалила Женька и едва не вскочила с кровати, чтобы залепить этой наглой корове пощечину. Однако могучие габариты Яны быстро охладили пыл, ее негодование враз и почти полностью сникло.

– Утихомирься. – Яна тоже почему-то успокоилась, и Женька неожиданно для себя заметила тень сочувствия, мелькнувшую в глазах аспирантки. Впрочем, ни один мускул на лице Артуровой не дрогнул, и говорила она ровным сухим тоном: – Мы продолжаем эксперимент с твоим непосредственным участием.

– Что? – В животе у Ливадовой похолодело.

Девушка вновь вспомнила, что у нее прав не больше, чем у подопытной мартышки.

– Сегодня тебе будет вживлен нетчип…

– Нет! Не хочу! – вскричала Женька и, подобрав ноги, вжалась спиной в стену. Испуганная девушка натянула на себя тонкое одеяло и, широко раскрыв глаза, таращилась на представительницу Трансрегионального университета. Ливадовой ведь так никто и не сказал, что ее ждет; в голове Женьки возродились самые дурные предположения о ближайшем будущем.

– Нетчип вживляют в головной мозг всем без исключения гражданам цивилизованного мира. У нас – детям с двенадцати лет, в двух других секторах даже раньше. Нетчип связывает с Сетью.

– Да прекрати! – Рука Женьки непроизвольно шарила по столику рядом с кроватью, чтобы запустить чем-нибудь в Артурову, но, как назло, тот был совершенно пуст.

Помощница профессора демонстративно вскинула бровь, но не проронила ни слова, рассматривая дикарку, слово только что выловленного в лесу зверька.

– Не имеете права… – пробормотала Ливадова и вдруг спросила: – Это опасно?

– Да, – кивнула Яна. – Согласно полученной сегодня инструкции, я должна тебя предупредить о рисках. Вернее, о риске, он тут один. – Артурова запнулась. – Собственно, для этого я здесь. Сознание одичалых не принимает вживления нетчипа. Сформированная психика дикаря не выдерживает его, и во всех случаях наступает смерть. В течение нескольких дней, если не изъять чип. Но с тобой эксперимент будет продолжен до конца, вплоть до окончания адаптации или до летального исхода. Потому что имеются основания полагать, что твоя психика сможет приять вживление и после начального отторжения.

Артурова покосилась по побледневшую дикарку и продолжила:

– Нетчип безопасен только