— Впереди залив. — Чего у Рокэ не отнимешь, так это внезапности, даже на ввергнутом в морское безумие корабле. В этот раз он выскочил из трюма, помогая кому-то тащить балласт. Хуан обернулся через плечо, чтобы столкнуться со знакомым взглядом, полным ледяной решимости.

— Там скалы, — напомнил Антонио. Он был очень расстроен гибелью капитана и теперь подозрительно поглядывал на его преемника — слишком молодого для этой роли, к тому же аристократа. Старпом Алва не просто не обращал внимания на своё происхождение, он его полностью игнорировал, хотя разница и бросалась в глаза.

— Которые можно обойти. Если мы ничего не сделаем, нас неминуемо вынесет прямо на острые скалы, но ещё есть время. Перекинем весь балласт и навалимся как следует на правый бок, корабль поддастся течению…

— И мы перевернёмся к чёрту! — заорал старый матрос, потерявший ухо в давнишней уличной сваре.

— Не перевернёмся. Но разбиться можем, — голос Рокэ стал жёстким, — если не начнём прямо сейчас. Время уходит, господа.

— Да он с ума сошёл, — простонал Антонио. Следующий шквал ветра и удар океана в корму заставили их ненадолго прервать спор.

Ну, может, и сошёл, а может — и нет, только вот он прав. Хуан прикинул расстояние до тёмных туманных очертаний берега — в заливе будет поспокойнее, а до залива надо ещё дожить. Либо рискнуть всем и заставить посудину прилечь на бок, поддаться нижнему течению и сделать крюк, либо не сделать ничего и нарваться на острую смерть. Оттуда можно будет доплыть самостоятельно, но зачем для этого бить корабль? И кто знает, в каком месте пройдёт пробоина?

Более опытные моряки тоже провели быстрый расчёт и, переглянувшись, потащили бочки вправо. Судно сначала выровнялось, а затем поддалось грядущему перевороту. Вес переносился стремительно, для баланса какие-то мешки оставили у левой кормы. Кого-то смыло волной, кто-то подвернул ногу на мокрой палубе, не удержался и тоже сгинул. Эпицентр и сама буря были позади, но море не желало успокаиваться, а ветер перекрывал все надежды на затишье.

— Не пойду! — надсадно вопил старый матрос. Хуан обернулся на крик и похолодел: у старикашки ещё и револьвер! Нет, не может быть, тут отсырела даже чёртова вода, он не выстрелит. — Самоубийство! Грех перед Господом…

— Грех, говоришь? Это ты лишаешь остальных шанса на спасение, — Рокэ оказался напротив старика и говорил, как обычно, негромко, но его слышали все, несмотря на свищущий ветер и недалёкий вой. Если этот крикливый продолжит орать, остальные начнут колебаться, а ведь у них почти получилось…

Ребята молча, хоть и колеблясь, заканчивали дело, впереди показались торчащие из воды и тут же исчезающие за волнами острые пики — и они медленно, но верно огибали их!

Прогремел выстрел, пуля просвистела над правым плечом Рокэ и завершила свой путь где-то очень далеко. Старый матрос обрекал себя на смерть. Они не могут отказаться от манёвра из-за одного-единственного члена экипажа, пусть тот и слетел с катушек.

Как в тумане, Хуан проследил, как узкая рука выхватила шпагу… Никаких сомнений в том, что буря не помешает Рокэ заколоть одного недоумка, пусть тот и вооружён, и напуган до трясучки, и столь же разозлён. Хотя кто из них зол сильнее, можно лишь гадать — один побелел, как смерть, и выкрикивает проклятия, другой молча готовится нанести удар и поджидает волну, чтобы труп смыло сразу же.

Всё проще простого — старпом убирает непокорного, и непокорный идёт на дно. Никто никого не осудит, потому что выбора нет.

Оторвавшись от скользкого борта и прицелившись, Хуан метнул нож, пригвоздив матроса к мачте — раньше тот захлебывался криком, а теперь — кровью. Всё будет в порядке… Они доплывут без бунта. Взгляд Рокэ ничего хорошего не предвещал.

Ну, простите, я всего лишь исполняю клятву. Тем более…

— Распоряжайтесь, капитан! — крикнул Хуан. — Это ваш корабль!

…судно прошло почти по краю черты подводных камней, но на мели оно было в безопасности. Пустынный берег обладал лишь скромной тропинкой, ведущей через небольшие заросли в городок — чёрт знает, куда их занесло, но в конце дороги слышалась испанская речь.

— Капитану, пожалуй, и вправду не стоит начинать с убийств, но ты старался зря, — что ж, Рокэ понял его правильно, но не счёл нужным одобрять. — Они так и так меня не примут, а заколоть орущего господина я мог бы и сам.

— Не сомневаюсь, но вы все ещё передумаете. Нам же надо вернуться домой, дон… капитан.

— Дон капитан, — повторил он и засмеялся. — Звучит неправильно… Мне нравится.

Их прибило чуть западнее Овьедо, к выжившим и голодным морякам местные отнеслись с теплотой и должным пониманием — их накормили. Хуан не заметил, в какой момент и куда делся его господин, но выработанное чутьё подсказывало, что он на корабле или около него: с самой первой поездки в Аликанте следовало искать Рокэ ближе к морю. Теперь казалось, что так было всегда, хотя изменилось многое.

Никто не решился строить планы без Алвы, впрочем, возмущения в команде это не вызывало. Они просто отправились на берег, где на фоне светлеющего и теплеющего неба виднелась потрёпанная каравелла. Естественно, Рокэ обнаружился там же и повернулся к ним навстречу.

Хуан переводил взгляд с капитана на экипаж. Самых разных возрастов, разных характеров, разного мировоззрения, одной веры; кто-то уйдёт при первой возможности, но многие останутся до конца, это видно по глазам.

Он сам тоже порывался уйти и не смог. Никогда не сможет, но говорить об этом теперь — излишне.

Не примут, говорите? Примут. Вас все принимают, стоит лишь узнать получше. И глаза ваши, герцог, всё ещё полны льда, за которым прячется прозрачная боль, но её смягчает море. Всё смягчает море.

— Вы пойдёте за мной? — негромко спросил Рокэ.

Моряки шагнули вперёд.

***

1587

Марсель проснулся от пения, и всё бы ничего, если б песня не была о смерти. В круглое окошко светила печальная луна, пахло морем, в каюте больше никого не было, и все сомнения отпали, хотя при сочетании всех перечисленных обстоятельств так и так петь мог только Рокэ. Подумав, что выбрать время и место ещё точнее дон капитан не мог, Марсель выбрался наружу, поёжившись под холодным ветром, возмутился трижды про себя и ещё один раз — вслух и в праведном гневе воззрился на поющего Алву.

— Твои уши вянут от ереси? — осведомился тот, лениво