Обыкновенная, не очень-то умная, наивная, но при этом обладающая крайне сомнительными моральными принципами и на удивление отчаянная. А еще раздражающе невнимательная! Аврора ведь даже не замечала, что Северус нещадно легилиментировал ее, хотя он крайне редко позволял себе такое со взрослыми волшебниками. Вернее, она чувствовала что-то неладное, но решила, будто он не посмеет так поступать. К сожалению, Синистра думала о нем лучше, чем он того заслуживал, и с одной стороны это неприятно задевало за живое, а с другой — он пользовался этим, с каждым разом смелее и глубже заходя в ее сознание.
Легилименцией Снейп увлекся в девятнадцать. Однако, искусство, в котором так преуспел на тот момент обожаемый им Повелитель, давалось Северусу с огромным трудом. Он вязнул в визуальных образах, с трудом вытягивая суть, а главное, чужие эмоции передавались ему и подавить их было сложно. Да и проникать в чужое сознание легко и незаметно, как Темный Лорд или Дамблдор, Северус так и не научился. Поэтому в Хогвартсе он практиковался по большей части на несчастных первогодках, запугивая школоту до полуобморочного состояния — лишь бы никто не вздумал смеяться над ним.
Пусть лучше ненавидят и боятся, раз не могут уважать.
Наивно было рассчитывать, что вернувшись в Хогвартс в статусе преподавателя, он по умолчанию обретет некий серьезный статус в глазах наглых, беспринципных подростков. Чем-то те первые годы в Хогвартсе оказались даже хуже времен его собственной учебы. Тогда Снейп хотя бы имел возможность не высовываться. Теперь же каждый урок был сродни выходу на сцену, и чувствовал себя Северус при этом жалким клоуном.
Стадо пустоголовых болванов не желало приложить усилия и запомнить элементарный рецепт бодроперцового, зато сколько дней он не мыл голову высчитывали на раз. Как показала практика, к учителям, не способным дать надлежащий отпор, дети оказались еще более жестоки, чем к сверстникам, а первое время Снейп сносил все молча. Сначала было все равно, и даже, казалось, чем хуже, тем лучше. Затем он долго боялся выступать из-за прошлого. И лишь когда чаша терпения переполнилась, он начал запугивать школьников любыми доступными методами…
Никто не знал, чего Северусу стоили эти годы, но через десять лет профессор Снейп считался самым страшным и бесчувственным человеком в Хогвартсе, хотя в душе он, как и в юности, с ужасом ждал насмешек. И однажды его страхи едва не стали реальностью.
Снейп ни на минуту не сомневался, что Люпин собственноручно запихнул того боггарта в учительскую. Наткнулась на тварь идиотка Трелони, но подлинной мишенью этой заранее спланированной гадкой шутки в духе Джеймса Поттера был, конечно, он.
Видимо, Люпин не мог смириться с унизительной необходимость принимать из рук Снейпа ликантропное. Вот и решил повеселиться как в юности. Хотя жалкому оборотню даже не пришлось просить о зелье. Дамблдор просто распорядился, а мнения Снейпа никто не спрашивал.
При том инциденте с боггартом Снейп вида, конечно, не подал, но из учительской практически не выходил, следя за шкафом день и ночь, а на время занятий ставя на дежурство Филча.
Снейп презирал Люпина, но в ночь, когда Поттера переправляли с Тисовой, оценил его жизнь превыше своей и рискнул спасти его шкуру. Только стоило ли? Теперь этот волчий выродок, услав беременную жену, самозабвенно сношал Септиму…
Конечно, своим поступком, Северус здорово подставлял Вектор, причем руками Синистры. А ведь он не собирался никому мстить, и уж точно не хотел совать нос в чужие отношения — все это, как думал Снейп, осталось в прежней жизни, и он не понимал, что на него нашло. Откуда вдруг и почему вновь пробудилось это едкое желание проучить?
Но надо же учиться на своих ошибках! Один раз Септима от Люпина уже залетела, а должные выводы не сделала. Ее обожаемый Рем был оборотнем, так что с ним стандартные зелья не работали. Вероятно, об этой особенности ликантропии мало кто подозревал, ведь вервольфы почти никогда не вступали в долгосрочные отношения с нормальными людьми. Снейп и сам это понял, лишь когда мучительно пытался избавить Септиму от последствий ее омерзительной связи.
И тут Северуса осенило.
Если Люпин оставался для Вектор единственным мужчиной, от которого она могла зачать, то нечто обратное нужно сделать для Синистры. Это даст ей свободу выбора, с любым другим у нее получится, ведь когда-то она хотела ребенка. А сам он таким образом подведет черту и сможет спокойно уйти, не оставив после себя неоплаченных долгов.
Идея показалась ему чертовски красивой, и, глянув на зелье, которое теперь отливало нежно лиловым, он схватил первый попавшийся обрывок пергамента и торопливо расчеркал новую формулу.
В принципе, не хватало лишь нескольких ингредиентов, и самый главный можно было заполучить прямо сейчас.
Он глянул на часы: без четверти девять. До ее ночной практики оставалось еще больше часа… С минуту Северус раздумывал, а затем всё-таки щелкнул пальцами и приказал материализовавшемуся школьному эльфу пригласить профессора Синистру к нему. Пусть явится сюда незамедлительно!
Удивительно, но умиротворяющее меланхолическое спокойствие, в котором Снейп пребывал весь день бесследно исчезло вместе с домовым эльфом. Теперь от предвкушения вскипала кровь. Ему хотелось сделать зелье совершенным и для этого нужна была Аврора.
Снейп смерил помещение шагами. Сейчас она наверняка торчала у себя, а значит ей идти минут пятнадцать. Сам он спустился бы за пять, от силы семь минут, но Синистра ходила медленней…
Нет, дело было не только в зелье. Снейп представлял себе ее реакцию и то, что собирался сделать. Смущение и страх в ее глазах, и огоньки желания. Да будь все проклято, но это чертовски заводило его самого, хотя последний раз он занимался с ней любовью утром.
А прежде — дважды за ночь.
Северус и сам не понимал, как это вышло. Сначала Синистру как всегда разобрало излить ему душу, благо что Снейпа ее манера поговорить в постели не так уж сильно и раздражала. В общем-то, ее треп даже отвлекал, не давая вернуться в реальность.
Потом, когда она, наконец, выговорилась, Снейп снова поманил ее в постель. Оставлять ее неудовлетворенной было неприятно. Поэтому он продолжил прерванное занятие, и будто через кожу ему стало передаваться то, насколько Авроре нравились прикосновения его рук и то, как сильно она хотела большего. Все ее мысли были на поверхности. Обличенные в слова они едва удерживались у нее на языке. Казалось, ещё немного, и она сама попросит. И Северус медлил, увлеченный новой, томительной игрой.
Сыграло ли роль то, что
