– Антон, перестань!

– Что перестань? Что перестань-то? А по-моему, все обстоит так: туман есть сегодня, был вчера и никуда не девался ночью. Кобры твоей и телки инопланетной не было… Не спорь! Приснилось! А плечо… Ударился по пьяни о дверной косяк!

Как ни обидны были слова друга, но я понимал, что он, скорее всего, прав. Я тщетно вглядывался в пелену тумана, все еще надеялся разглядеть за ней розовый город. Хотя понимал: его там нет и быть не может!

– Зачем же ты тогда пошел со мной? – хмуро спросил я.

– Да потому, что ты твердолобый осел! Пошел, чтобы ты убедился: сказок не бывает! Я ведь знаю, ты бы все равно поперся сюда. И удержи я тебя силой, нашел бы способ удрать тайно. А учитывая твою способность к выживанию, того и гляди, сожрут тебя тут какие-нибудь черные гады…

Антон внезапно замолк. Мы оба насторожились, вспомнив вдруг, где именно находимся. И мне тут же показалось…

– Ты слышал? – воскликнул я.

Трошников вздрогнул:

– Что?

Я приложил палец к губам, прислушиваясь. Тишина.

– Да так, видимо, померещилось.

Однако теперь меня не покидала тревога.

– Что-то и правда не так, – прошептал Трошников, приподнимая автомат. – Слушай, Зверек, пойдем-ка лучше отсюда обратно в дом.

Мы, озираясь, осторожно двинулись в сторону крыльца, благо дверь осталась открытой, и в тумане желтым пятном сиял спасительный прямоугольник входа.

– Вот, опять! – сказал я. – Слышишь?

Теперь мы ясно слышали разносящийся вдали какой-то звук – звонкий, дребезжащий.

– По-моему, это… гитара! – поразился Антон.

Да, звуки действительно напоминали переливы гитары. Кто-то играл, далеко-далеко… На посту?

– Поет, – раздался шепот Трошникова у самого моего уха.

Теперь до нас доносилась песня. Слов было не разобрать, но я и без того знал ее. Эту песню часто пел… Рыбалкин! Это ведь его голос и песня его!

– Не может быть! – прошептал Трошников. Он тоже узнал голос. – Ты веришь в призраков?

– Поверь мне, это точно не призрак. И не Рыбалкин.

Мы уже по горькому опыту знали, чем оканчиваются встречи с двойниками.

– Зверек! Антоха! – раздался крик Рыбалкина, как мне показалось, гораздо ближе, чем до этого звучало пение.

Я почувствовал, как ладонь Антона сдавила мне запястье. Мы, не сговариваясь, попятились к желтому светлому пятну открытой двери.

– Ну, где же вы? Я жду вас! – Голос Рыбалкина прозвучал так близко, что, если б не было тумана, я мог бы увидеть говорившего. При этом в интонации слышалась угроза.

И вдруг неподалеку раздались треск ломаемых веток и тяжелое дыхание, словно кто-то быстро продирается сквозь бурелом. К нам! И мы побежали.

– Что же вы, кореша? – зловеще скрипел шепот, уже не похожий на голос погибшего друга. – Фо-о-о… бли-и-изко-о-о…

Треск стал еще громче – кто-то стремительно рванул за нами следом. Я боялся оглянуться, чтобы не увидеть нашего преследователя. До крыльца оставалось буквально метра три, как вдруг мой сапог предательски увяз в траве, и я рухнул ничком. И в этот момент заметил, что на земле прямо у моего лица что-то белеет. Едва я схватил это, Трошников рванул меня за шиворот, и через мгновение мы очутились на крыльце. Как только за нами захлопнулась дверь, треск и дыхание внезапно стихли, словно никого снаружи и не было. Открывать, чтобы проверить, мы, конечно же, не решились. Я спиной привалился к двери, не глядя повернул ручку замка. И тут заметил, что сжимаю в онемевших пальцах… белый платок! Ее платок!

Спустя минуту мы, переводя дух, сидели на кухне, и я разливал обнаруженный в холодильнике у Петровича самогон – нужно было нервы успокоить после вылазки.

– Не знаю, как ты, Антон, а я этому Петровичу не доверяю, – сказал я, стукнув о стол опорожненной стопкой. – Теперь я уверен, что он рассказал нам далеко не все.

– Согласен, – кивнул Трошников. – Что-то он юлит и недоговаривает. Предлагаю внимательнее осмотреться в доме, пока хозяина нет. Может, найдем чего?

Дом оказался не таким уж большим, каким показался нам вчера. На первом этаже располагались холл, баня с предбанником, гостиная и кухня. На второй этаж вела лестница и оканчивалась небольшим коридорчиком с четырьмя дверьми. Две оказались заперты. За третьей я узнал ту самую комнату, в которой провел ночь.

Теперь, очутившись здесь при включенном свете, я понял, что это детская. Две маленькие кроватки у стен, на полу цветастый ковер с изображением мультяшных героев, над небольшим журнальным столиком полка с детскими книжками. На столике рядом с увядшими в вазе цветами в золотистой рамке стояла небольшая фотография. Я поднял ее, стер со стекла пыль. С фото, улыбаясь, смотрели белокурый мальчик лет восьми и темненькая девочка чуть постарше. В памяти тут же всплыли голоса: «Как думаешь, он настоящий?» – мальчишеский голос. «Не знаю», – девичий, похожий на звон колокольчика. Быть может, это были они? Кто это, дети Петровича? Или бывшего командира части? Или я встретил призраков? От этой мысли по спине пробежал холодок. Я вернул фото на место.

– Судя по смятой кровати, ты тут опочивал, – сказал Трошников, похлопав по спинке крохотной детской кровати.

Кроватка действительно оказалась варварски измятой. Интересно, и как я на ней поместился?

За четвертой дверью второго этажа располагалась, по всей видимости, спальня для взрослых. Как и в детской, все тут покрывал толстый слой пыли. Ощущение складывалось такое, будто на второй этаж до нас никто не поднимался много лет. «Интересно, а где же тогда спит сам Петрович?» – мелькнула мысль.

– Я здесь спал, – заявил Трошников. Это прозвучало не столько как утверждение, сколько как вопрос. И Антон озадаченно добавил: – Я помню, что вышел утром именно из этой комнаты!

Удивляться было чему: громоздившаяся посреди комнаты огромная двуспальная кровать была не просто не тронута. Судя по толстому слою пыли на шелковом покрывале, последний раз на ней спали еще в бытность командира части.

– Как же ты здесь спал? – воскликнул я, но тут же понял. На полу у стены обнаружилось большое вытертое от пыли пространство, а рядом с ним лежал ремень со штык-ножом и подсумком. – Да, видать, не добрался ты до постели-то…

– А я-то его искал, – проворчал Трошников, подняв ремень.

У изголовья кровати стоял журнальный столик с ночником, а у дальней стены трельяж, уставленный какими-то женскими безделушками. Подойдя к нему, я опешил от неожиданности. С зеркала сквозь толстый слой пыли на меня смотрел с трудом узнаваемый человек: лицо осунулось, глаза и щеки впали, под глазами набухли темные мешки. И это не считая многочисленных кровоподтеков и ссадин. Во что же меня превратили эти кошмары… Я провел пальцем по гладкой поверхности зеркала, оставляя в пыли прозрачную дорожку.

Взглянул на флакончики духов, губные помады, пудреницы… Все выглядело так, словно хозяйка решила ненадолго отлучиться, а оказалось, что навсегда. По всей видимости, катастрофа нагрянула так