Он был таким маленьким. Все они были прыщиками на лице этого мира. Нежеланными. Неприглашенными. Затерянными в снегах на своем идиотском самодельном вагончике в высокотехнологичных пижамах там, где совокупляются волки.
Это чувство быстро прошло. Он попытался воспринимать себя как пылинку, а мир вокруг – как зияющую пропасть.
Эта зияющая пропасть все росла и росла. Не просто он был маленьким и незначительным. Все было таким. Зотты, все, что они построили. Великие города мира. Гудящие сети ничего не значащих денег и их заменителей, бесконечными колодами тасующимися по каким-то неведомым алгоритмам. Сделки и контракты, фабрики и спутники, неизменные нефть и камень, яды в небе и угольная пыль в воздухе. Через тысячу лет никому не будет до этого никакого дела. Вселенной не было дела до людей. Ветру не было дела. Снегу не было дела. Совокупляющимся волкам не было дела. Если он умрет от холода и вмерзнет в грязь, как гнилые дома Тетфорда, это не будет лучше и не будет хуже, чем прожить до девяноста лет и быть уложенным в ящик и закопанным в землю, утрамбованную сверху каменной плитой. Это не будет лучше и не будет хуже, чем то, что ждет всех этих долбаных зотт, которые считали, что смогут понять и превзойти смерть.
Все, что они делали, было свойственно человеку. Все, что он делал, было свойственно человеку. Здесь, где совокуплялись волки, это не значило ничего; это значило все.
– У-у-у-у! – это прозвучало громче, чем он планировал, но кому какое дело? Тэм и Гретил схватились перчатками за шлемы, но затем вступила в действие регулировка усиления. Они уставились на него, но лиц практически не было видно за стеклами, лишь скафандры медленно мигали в вихрях снега. Они были раздражены, голодны, хотели в туалет, как, впрочем, и он, но, тем не менее: У-у-у-у! – в этот раз прозвучал громче.
– Давайте, волки! – вслед за словами раздался дикий смех.
– Достаточно! – в голосе Тэм слышалось серьезное предупреждение.
– Ничего не достаточно. Попробуй, давай. Я серьезен как никогда.
– Сет, успокойся…
Вой Гретил был таким громким, что у них задрожали стекла в скафандрах и зазвенело в ушах.
– О да! – Она ударила кулаком в воздух.
Тэм тяжело вздохнула, посмотрела на одного, потому на другую, стряхнула снег с плечей Сета. Потом заполнила легкие и завыла. К ней присоединился Сет. Потом Гретил. Они выли без конца в месте, где совокупляются волки, где оказался Сет со слезами на глазах, которые никак не мог вытереть, но это уже было не важно. Он менял кожу, оставляя за собой остатки дефолтного мира, последние тени сомнений, что когда-нибудь он забудет об этом сумасшествии и попытается найти работу и дом, а также обретет надежду, что этот дом и работу у него никто не отберет.
– Я люблю вас, люди. – Он прижал их к себе, так что их забрала стукнулись.
– Ох, – сказала Тэм, но не отстранилась. – Ты придурок, но мы тоже тебя любим.
– Да, – согласилась Гретил. – В большинстве случаев.
– Что нам теперь делать? Идти?
– И закончить свою жизнь, замерзнув насмерть, – сказала Гретил. – Снег когда-нибудь закончится. После этого мы поедем домой. А сейчас можем укрыться в грузовых контейнерах. Если каждый возьмет по одному, мы сможем вылезти из скафандров, сходить в туалет или поесть, затем снова залезть в скафандр, чтобы не сдохнуть от холода.
– Как ты это себе представляешь? – сказал Сет. – То есть где здесь ходить в туалет?
Она постучала по капоту двигателя:
– Здесь мало места. Однако если соблюдать осторожность, можно сделать свои дела вне скафандра, а затем быстро залезть обратно, не запачкавшись. Конечно, снаружи все запачкается и зальется, но такова жизнь в большом городе. Ничуть не хуже, чем то, что липнет к нашим ногам на прогулке. Вернемся назад, постираемся.
– Я разденусь снаружи и выставлю задницу над снегом. Снега на земле столько, что в воздухе не должно быть ничего ядовитого.
– Да пожалуйста, но помни, что в этих штуках осталось мало мощности, а находиться голым на двадцатиградусном морозе – это значит потерять тепло, которое потом нужно будет возвращать за счет скафандра, иначе умрешь от переохлаждения. Возможно, настанет момент, когда ты пожелаешь, чтобы в аккумуляторе остались еще те самые потерянные амперы, но твои пальцы уже начнут чернеть.
– Этот разговор становится просто очаровательным, – Тэм спрыгнула с двигателя по колено в сугробе. Она загребла руками снег. – По такому снегу мы далеко не уйдем. Как насчет того, чтобы оповестить других, где мы находимся, и запросить помощи?
– У меня ноль делений, – сказала Гретил. – И так было с выезда из «Мертвого озера». Наверное, аэростаты автоматически сели, когда подул ветер.
– Я упаковала пару дронов в аварийно-спасательную аптечку. Гексакоптеры. Они могут летать при сильном ветре, но не смогут определить местоположение, пока небо не станет ясным. И все же…
– Если поднять один из них достаточно высоко, то он может установить подключение с Тетфордом, – сказала Тэм. – Высока вероятность, что мы его потеряем, но это может быть тем решением, о которым мы впоследствии будем сожалеть.
– Суммирую: мы должны спрятаться в этих коробках, насрать себе на штаны, затем дождаться хорошей погоды, – Сет решил, что эта идея не так уж и ужасна. Отвращение, которого он не чувствовал, входило в тот пакет дефолтного мира, который он сбросил с себя, как змея сбрасывает кожу.
– Верно, – согласилась Тэм. – Мы не можем распоряжаться погодой. Физика есть физика. Снег – это снег. Аккумуляторы – это аккумуляторы. Иногда лучшее, что можно сделать, – это ничего не делать.
[XII]Бес чувствовала, будто ее полностью завернули в вату. Ее бросало то в панику, то в тоску, она пыталась разобраться в этом вихре чувств, но все заканчивалось полным пшиком. В детстве переживавшие из-за ее смены настроений родители пытались давать ей антидепрессанты. Она знала, что означает, когда ее мозг не вырабатывает нужных химических веществ и она в панике уничтожает себя одной-единственной мыслью: все крайне плохо, я не могу ничего исправить, что делает жизнь еще хуже. Она чувствовала, будто реальность оставляет ее, цвета тускнеют, конечности слабеют. Они говорили, что все дело в «нахождении правильной дозы». Они говорили, что раньше, до появления продвинутой нейросенсорики, которая могла отслеживать ее реакции, все было еще хуже. На
