– Большой лось, – прошептала она.

– Ш-ш-ш, – сказала Сита, икая от смеха.

Лимпопо сделала быстрый жест рукой, пометив закладкой интересное место видеозаписи, которую вел скафандр, и мягкий красный индикатор начал мигать в правом верхнем углу ее лицевого стекла. Лось задумчиво посмотрел на них. На его коленах виднелись следы потертостей, как на мебельной обивке. Его лохматая шерсть сияла от кристаллов льда. Из ноздрей выходил пар, завихряясь клубами от могучего дыхания. Челюсть лося была слегка оттопырена, что было по-настоящему смешно, как пантомима клоуна, однако, как только Лимпопо взглянула в его глаза, то тут же безошибочно определила животную проницательность. Этого лося невозможно было обмануть.

Лось сделал шаг в сторону, и большая куча навоза плюхнулась в снег, растаяв и мгновенно исчезнув, оставив за собой лишь отверстие, из которого исходил пар. Они захихикали из-за этого внезапного прозаического момента. Лось глянул так, словно хотел сказать «Пора бы уже вырасти», хотя, конечно, не стоило наделять его антропоморфическими качествами. Он сделал несколько кругов, практически топчась на месте, неловко переставляя ноги и постоянно оступаясь, но так ни разу и не угодил в собственный навозный кратер. Затем повернулся к ним широким крупом и пошел (нет, начал фланировать) прочь, так размашисто качая бедрами, как будто ему совершенно ни до кого не было дела.

Они расхохотались и долго не могли успокоиться. Заливистый смех рикошетом переходил от одной к другой. Едва Сита начинала успокаиваться, Лимпопо подхватывала смех.

– Что бы ты ни говорила о телах, – наконец сказала Лимпопо, – они действительно забавные.

– Не буду спорить.

– Ладно, надо идти.

Лимпопо пошла вперед первой. Впереди росла рощица больших берез с отслаивающейся белой корой, напоминающей заусенцы, которые так хочется отодрать. Лимпопо вспомнила, как после пожара она жила практически на голой земле. Она потеряла свою газофазную плиту/генератор, поэтому приходилось довольствоваться кострами, которые она разводила березовой корой. Тогда она чувствовала себя травмированной и уязвленной, но эти дни, проведенные на природе, дали ей возможность подумать, примириться с собой, найти островок спокойствия в жизни, где приходилось бороться за выживание буквально каждый день. С тех пор она очень скучала по тем временам.

– Я практически слышу, о чем ты думаешь.

– О чем же? – Лимпопо вела их вокруг рощи к быстрому, чуть подмерзшему ручью, на берегах которого виднелось множество следов самых разных зверей. Она нерешительно ступила в стремительную воду, ощущая ее мягкие массирующие движения через изоляционный материал скафандра. Противоскользящая поверхность на подошвах ее ботинок позволила ей быстро выйти на середину русла. Оттуда она могла видеть все окружающее пространство – как вверх, так и вниз по течению. Вверх по течению были холмы, вниз – долина.

– Ты думаешь, что все эти красоты – прямое доказательство того, что виртуальная среда никогда не будет полностью удовлетворять человечество.

– Сейчас я об этом не думала, но без сомнения я размышляла об этом раньше.

– Ехидничаешь, – Сита шагнула дальше по руслу и нашла более глубокое место, где вода доходила ей до колен. – Все это красиво, спору нет. Симуляция с этим видом и подобной окружающей средой будет сугубо удовлетворительной.

Лимпопо не стала отвечать: Ну вот и договорились, пошли дальше, так как такой вид нахальства был скорее присущ Сету, а еще потому, что этот вопрос, казалось, угнетал Ситу.

– Пойдем.

– Сначала предлагаю подумать о том, что эта реакция – не что иное, как маркер на то, что мы называем «совершенством» или «правильностью».

– Или «красотой»?

– Конечно. Существуют тонны и тонны материалов вычислительной лингвистики о разнице между «красотой» и «совершенством». Не то, чтобы я возражала против подобной дискуссии, просто этот вопрос требует дополнительного обсуждения.

– Примем к сведению.

– Хорошо, – громко хлюпая, она перешла на другую сторону и углубилась в сосновый бор, где деревья уходили высоко вверх, а затем наклонялись к ручью, заслоняя небо. – Давай примем.

Теперь она шла впереди, взбираясь вверх по пологому холму, и Лимпопо поняла, что впереди заброшенная дорога, идущая поперек холма. Она была укрыта снегом, и Лимпопо подумала, можно ли приладить к скафандру лыжи, так как заснеженный склон холма казался чертовски заманчивым.

– Она красива, хороша и благостна. Она будет процветать, пребывая в добром здравии, но без нас. Поэтому самое хорошее, что могут сделать люди, – это уйти отсюда. Сделать то, на что решились первые тетфордцы, но только в глобальном масштабе. Покинуть планету.

– Хм…

– Подумай над этим. Я говорю не о массовом самоубийстве, а о нахождении баланса между нашими материальными и эстетическими потребностями или, если хочешь, нашими духовными потребностями. Мы впадем в отчаянье, если пропадет вся дикая природа. Нам не безразлична Земля и все, что здесь живет, потому что мы вместе эволюционировали, и поэтому наши мозги являются продуктом селекции, которая продолжалась миллионы лет. По той же причине окружающее так нас восхищает и удовлетворяет.

– В то же время мы – потребляющие все хищники с вершины пищевой цепочки, обладающие способностью эволюционировать самостоятельно. Мы успешно взломали лысенковщину и соединили ее с дарвинизмом.

– Без понятия, о чем ты толкуешь.

– Лысенко. Советский ученый. Считал, что можно изменить зародышевую плазму организма путем физического изменения этого организма. Если отрезать у лягушки ногу, затем отрезать по одной ноге у ее потомков, то в конце концов естественным образом будут рождаться трехногие лягушки.

– Это глупо.

– Это было соблазнительной теорией для Сталина, которому нравилась мысль о формировании поколения и изменения потомства. Это действительно происходит, но не на генетическом уровне. Если ты обучишь поколение людей тому, что для выживания нужно вытирать ноги о ближних, и сформируешь общество, где о всех, кто так не делает, будут вытирать ноги, дети этих людей с колыбели научатся предавать своих соседей.

– Звучит знакомо.

– И это только начало. Сталин настаивал, что возможно вывести устойчивую к любым погодным условиям пшеницу, выращивая ее в самом дрянном климате. И это скверно закончилось. Голод. Миллионы смертей.

– Но теперь мы можем, э-э-э, «взломать лысенковщину»?

– У нас есть культурные, а также генетические признаки. Мы передаем их потомкам. Когда у нас сформировалось такое общество, как дефолтный мир, оно стало выбирать людей, являющихся полными ничтожествами и придурками, но успешно бьющих своих ближних в спину несмотря на то, что наш вид получил серьезные приоритетные преимущества, чтобы не сгинуть с лица земли из-за какой-нибудь природной катастрофы, пандемии, войны, наконец.

Они все поднимались и поднимались по склону холма. Снег оставался таким же глубоким, однако не приходилось обходить деревья, поэтому идти было гораздо легче. И все-таки у Лимпопо, к ее смущению, началась одышка. Сита, которая была на пятнадцать лет старше, не выказывала никаких признаков замедления, поэтому Лимпопо поступилась своим самолюбием и попросила о привале. Они уже зашли за бор и могли заглянуть