Я два дня из своей комнаты не выходил, отвечая друзьям через дверь, что у меня все хорошо. Дескать, просто отсыпаюсь. На самом деле — переживал. Странно — никогда бы раньше не подумал, что подобная мелочь может меня расстроить, однако же вот. Воистину, что имеем, то не ценим.

Да еще, как назло, в комнате обнаружился портрет совсем еще юной Рози де Фюрьи. Непорочный взгляд голубых глаз, пухлые щечки, вздернутый носик, пышное платье, диадема в волосах и знакомая до боли полуулыбка, пойманная несомненно талантливым художником.

Я это произведение искусства в какой-то момент чуть к стенке не развернул. С такой рожей, как у меня теперь, даже перед ним стоять стыдно. Что уж про оригинал говорить?

Когда я наконец покинул комнату и стал выходить к друзьям, те, сообразив, в чем причина печали, начали меня утешать, каждый как мог. Фриша утверждала, что главное достоинство в сильном поле не смазливая рожа, а крепость духа. Ну и кое-какого органа. Эль Гракх же придерживался той теории, что достойный муж славен делами и только они притягивают к нему остальных людей. А все прочее так, овощи вокруг мяса.

Плюс они в один голос снова заверяли меня в том, что волноваться не о чем, через слово поминая Эбердин. Дескать, старая кожа с лица слезет, следом за ней краснота пройдет, а после и волосы вырастут, просто нужно время.

Время шло, а предсказания не сбывались. Плечо зажило, голова перестала болеть, и хвататься за стены, как в первые дни, мне теперь было не нужно. А вот все остальное — увы и ах. Единственное — кожа и вправду слезла, только менее омерзительно выглядеть я не стал.

По этой самой причине я постоянно пребывал в изрядном унынии, и даже перспектива сорвать зло на опостылевшем нам всем Себастьяне меня не очень веселила.

— Слуги дома де Фюрьи тоже неприкосновенны, — наконец-то в голос дворецкого, до того постоянно бесстрастный, добавились эмоции. В данном случае — обеспокоенность. — Имейте это в виду.

— Ты знаешь, кто мы такие? — нехорошо оскалилась Фриша. — Мы ученики мага по прозвищу Ворон. Мы вне закона везде, где только можно. И крови на наших руках столько, что ты даже представить не в состоянии, в ней слона утопить можно. Одним дворецким больше, одним меньше…

— Да, теперь верю, — раздался голос, при звуках которого с меня слетела сонная оторопь. Бывают такие люди, увидев или услышав которых, ты понимаешь — они на самом деле выше, чем ты. Не по росту или праву рождения, речь не о том. Это нечто другое. Нечто большее. — Эти могли перебить тысячу имперских солдат.

В дверях обеденной залы стоял невысокий мужчина, более всего похожий на обычного торговца. Серый дорожный плащ, запыленные сапоги, седенькая короткая бородка. Вот только не смотрят так обычные торговцы. Нет, не смотрят. Он словно каждого из нас насквозь видел.

А еще — осанка, голос и некий неуловимый запах, который носом не учуешь. Запах власти. Я его помню еще по встрече с Эдуардом, повелителем Силистрии.

Окончательную ясность в том, кто именно пожаловал в обеденную залу, внес Гастон де Фюрьи, вставший за спиной визитера. Ну и Себастьян, склонившийся так стремительно, будто ему кто-то в живот кулаком ударил.

— Ваше величество, — встав, отвесил поклон и я. — Эраст фон Рут к вашим услугам.

Эль Гракх не стал от меня отставать, даже вечная мятежница Фриша — и та шаркнула ножкой, прощебетав свое имя.

— Крепко тебе досталось, фон Рут. — Король Георг подошел поближе. — Это чем тебя так? Магия?

— «Призрачное копье», — подтвердил я. — Штука крайне неприятная. Теперь меня можно одного против войска империи выпускать. Они меня увидят, испугаются и убегут, побросав оружие.

— Со мной Альдин, мой личный маг-лекарь, — деловито сообщил мне король. — Он разве что только мертвых не поднимает. Я скажу, он тебя посмотрит.

Альдин. Я слышал это имя от мессира Крету. В одной из бесед Михель упомянул, что этот маг чуть ли не лучший целитель во всем Рагеллоне, и за беседу с ним он готов отдать все, что у него осталось в этой жизни.

— Буду вам признателен, — с непритворной радостью сообщил я королю. — Вы даже не представляете насколько.

— Он нас уже замучил, — без лишней скромности влезла в разговор Фриша. — Вбил себе в голову, что стал уродом. И нудит, и нудит. Ужас!

— Чепуха, — сказал из-за плеча короля де Фюрьи. — В конечном итоге все мы станем неприглядным тленом, потому что смерть никого не красит. Чуть раньше, чуть позже — велика ли разница? Главное не это.

— Велика, — возразил ему Георг Девятый. — Просто мы с тобой, друг мой, уже стары и забыли, что значит быть молодым. У нас другие заботы и другие цели, не похожие на те, что ставит перед собой этот юноша. Наша кровь уже холодна, а его еще горяча. Ему плевать на судьбы мира, куда важнее, что скажет та, единственная, увидев его таким. И его нельзя в этом винить. Скорее надо завидовать. Время простых желаний и незатейливых мечтаний.

— Ну не таких уж простых, — заметил де Фюрьи. — Они, вслед за своим учителем, стремятся изменить этот мир, причем самым кардинальным образом. Если вы полагаете, мой король, что слова о пролитой ими крови — только метафора, то ошибаетесь. Все именно так и обстоит. Они молоды, это так. Но количество убитых ими врагов исчисляется даже не сотнями человек. А может, и не тысячами.

— Да уж не сотнями, — фыркнула Фриша. — Это точно.

— И что с того? — Король скинул плащ на руки Себастьяна. — Велика премудрость — уметь убивать. Это, пожалуй, самое простое из искусств. Вырастить цветок — это задача, это труд. А лишить кого-то жизни не так уж и сложно. Вот на днях казнили графиню Линдт. Взмах топора — и нет одной из прекраснейших женщин Асторга, у ног которой совсем недавно лежали лучшие мужи королевства. И что же? Ее забыли на следующее утро, словно этой красоты и не было на свете. А вот статуя, которую с нее