Но Марс уже распял ее на стене и поцеловал — отчаянно, страстно и жадно, как будто дышит только ей, живет только ей, а потом оторвался и сказал прерывистым голосом:
— Никто, кроме тебя мне не нужен! — и замер на миг глаза-в-глаза, а потом снова поцеловал, потому что увидел в ее глазах недоверие и буквально простонал. — Гайя!
Он простонал так, как будто она все же успела ударить его ножом, и еще более отчаянно поцеловал ее прямо в сжатые губы, настойчиво и жарко, все крепче прижимаясь к ней.
И Гайя, спеленатая по рукам и ногам его объятиями, прижатая к двери собственной спальни — против воли сдалась его настойчивости и жару, ответила на поцелуй сначала неуверенно, но Марсу и этого было достаточно, чтобы вновь обрести жизнь. Его руки скользнули по ее плечам, сжали талию, а затем пробежались под одежду и коснулись кожи, а он все ее целовал то страстно, то нежно и уговаривающе, все больше теряя голову от ее близости, нежности ее кожи.
И тут свершилось невозможное — ему удалось пробудить в ней убитые им же чувства, Марс поймал губами ее стон и пропал окончательно. Он не смог себя уже сдерживать, потому что понимал, что сейчас он целует и обнимает Гайю или крайний раз в своей жизни, или она останется с ним навсегда. Он сорвал и сбросил к ногам ее паллий, вцепился пальцами в ее столу — тонкая ткань не выдержала и распалась, обнажая ее грудь, едва прикрытую узким строфосом из той же материи, а он стал покрывать поцелуями ее шею и плечи.
Гайя чувствовала, что теряет связь с миром и что она может только цепляться за него, ошеломленная его страстью — не в силах больше сказать ему «нет» и желая с каждой секундой все сильнее большего.
И Марс понял, что почти победил — и дал ей то, к чему они оба стремились. Он ворвался в нее так решительно, что сам был ошеломлен той легкостью, с которой смог проникнуть в ее узкое лоно. Гайя отчаянно вцепилась руками в его плечи, прикрытые наплечниками доспехов, подавая свое тело вперед, к прильнувшему к ней Марсу, так и не сумевшему в суете снять панцирь, и ошеломленно распахнула глаза.
Она даже не почувствовала, как его фалеры врезаются ей в обнаженную грудь, и полностью отдалась своим инстинктам, и взгляд у обоих был ошеломленный, удивленный, пораженный. Марс, с трудом переведя дыхание, подхватил ее на руки, ногой распахнул дверь и, не обращая внимание на робко высунувшего нос и тут же спрятавшегося управляющего, прошествовал со своей драгоценной ношей в спальню, положил ее на кровать, все еще обессиленную и окутанную обрывками голубого тумана, в который превратился ее наряд.
Марс теперь, удовлетворив первую отчаянную страсть, любил ее медленно и нежно, скользил губами по ее коже, обводил кончиками пальцев драконов, а затем повторял их путь губами, заставляя ее стонать и плавиться от наслаждения. Он только под утро разглядел, что на ее безупречно мраморной коже действительно нарисованы драконы и они не привиделись ему в пылу страсти.
Гайя только под утро уснула в его объятьях, и он просто смотрел, как она спит, доверчиво прижавшись к нему — и боялся уснуть. Он не знал, правда ли то, что сейчас произошло, или это как раз и есть сон, и стоит ему опустить голову на подушку рядом с ней — и сон закончится.
Едва утренние лучи согрели спальню, Марс встрепенулся и снова залюбовался девушкой, невесомо лежащей на его плече. Он уже давно перестал чувствовать руку, и лишь осторожно пошевелил пальцами, боясь разбудить Гайю. Гелиос оказался смелее какого-то старшего центуриона, и решительно коснулся своими лучами ее губ, щек, век, высокого лба. Гайя во сне слегка сморщила нос, разбуженная солнечными лучами и дрогнула ресницами. Марс, с трепетом наблюдавший за движениями солнечного луча и завидуя ему — ведь он касался ее губ, таких розовых, выпуклых, четко очерченных, к тому же слегка приоткрытых, что сводило его с ума, не выдержал, когда кончик ее язычка как-то совсем по-кошачьи показался и коснулся нижней губы. И он прижался к этим губам, на которые смотрел несколько часов…
Он снова ласкал ее, выцеловывал контуры рисунков на ее теле, рассматривая их уже при ярком свете — ночью, когда они шевелились в такт движениям ее мускулистого тела, зрелище перед глазами Марса стояло настолько фантастическое, что он даже решил, что все это продолжение того сна на триреме, где Аид в подземном царстве посредине поля, заросшего белыми восковыми цветками, объявил ее невестой. Невестой его и Кэма — и только ради них обоих отказался от желания оставить Гайю себе, чтобы она заменяла Персефону, когда та возвращается ненадолго к матери на землю.
Гайя пошевелилась, прильнула к нему, потягиваясь и окончательно просыпаясь. Она почувствовала его горячие губы на своей коже — и ответила на поцелуй, выгнувшись всем телом и прижимаясь к нему, потёрлась грудью о его грудь и мурлыкнула. Марс не смог сдержать стон и накрыл ее свои телом, сначала удерживаясь на руках, а затем, провожаемый ее сильными руками, опустился, закрывая собой от солнечных лучей и наступающего дня. Он был бы рад закрыть ее так от всех невзгод, и от холодного ветра, и от вражеских стрел, и от злых слов. Он снова был очень осторожен и нежен…
После какое-то время они лежали обессиленные, влажные от испарины, с припухшими губами и неровным дыханием. Наконец, Гайя первой пришла в себя, стыдливо набросила на плечи простыню и на высоких полупальцах выскользнула из спальни, пройдя по тонкой солнечной дорожке, согревшей белоснежный мраморный пол.
Она вымылась, получая наслаждение от прикосновений воды — тело было необыкновенно чувствительным после того, как губы Марса прошлись по всей коже, не оставив ни одного непоцелованного куточка, и не по разу. Освеженная, чувствующая необыкновенную легкость и гибкость во всем теле, она пробежала назад, в спальню, чтобы разбудить Марса прикосновениями прохладных после воды пальцев. И тут ее взгляд упал на имплювий — она увидела свой нож, который носила обычно во дворец под столой, в набедренных ножнах, и обомлела… Она не могла вспомнить, как оружие оказалось там. Страшного ничего не произошло — случись нападение на дом, у нее полно другого оружия. Да и пребывание под водой за ночь не испортит клинок — страшнее было бы оставить его просто мокрым. Но Гайю напугало другое — неужели она настолько потеряла контроль над собой? Прекрасное утреннее настроение сошло на нет мгновенно.
Она подошла
