— А вот это не факт, — отозвался префект. — Это моя Гортензия привыкла отвечать за все сама. Да я и дом свой на нее переписал еще очень давно, через несколько лет после свадьбы. Так что у нас в семье счетов я и не вижу. Кстати, и Юлия Рагнару не досаждает мелкими хлопотами. А Луцилла жила при муже.
— Он отлучался по торговым делам, — напомнил Друз. — Так что мог и ей поручать хотя бы текущие хозяйственные заботы.
— Надо бы с ней с самой побеседовать, — устало сказал префект. — Но у меня на это нет ни сил, ни нервов. Допрашивать перепуганную молодую женщину с ее слезами и обмороками…
— Ее сюда притащить, она вообще уйдет в глубокое беспамятство, — хохотнул один из скриб, доливающий чернила в опустевшую после нескольких часов записей чернильницу.
— Так там же Марс с ней, — начал было Друз, взглянул на Гайю, закашлялся, рассыпал песочницу и уткнулся носом в кодикиллус.
— Прекрасно, — ровным тоном отозвалась Гайя. — Надеюсь, мы сможем для него подготовить список оставшихся невыясненными вопросов. И он получит на них ответы другими способами и в более привычной для этой женщины обстановке.
Префект кивнул в знак согласия и пробежал глазами еще раз записи допросов:
— Пиши, — махнул он скрибе. — Во-первых, кто именно подсказал ей обраться в Лудус Магнус за утехами?
— Так это и я отвечу, — снова ровно, как будто во сне, проговорила Гайя, сидя на краю стола со крещенными в лодыжках ногами и опираясь руками на край столешницы. — Марс, в прошлом году.
И она рассказала ту историю с покрывалом, раной Тараниса и визитами Луциллы в лудус сначала к Марсу, а затем и к кельту.
Префект выслушал это не дрогнув ни единым мускулом на лице — но про себя удивился, как может так спокойно рассказывать Гайя о подобных похождениях Марса, хотя бы и во имя Рима.
— Но ведь она туда, как ты говоришь, ходила и ходила. И не замечали, мужу не доносили.
Гайя едва не ответила, что мол, и тебе же не доносили про Юлию, но прикусила язык, в первую очередь из-за Рагнара, которому только дома неприятностей не хватало.
Покончив на сегодня с допросами и определившись с тем, что Марсу надо выяснить срочно у Луциллы, они разошлись из штабной палатки, чтобы хоть немного передохнуть. Гайя зашла в свою палатку и с наслаждением вытянула гудящие от усталости ноги на койке, бросив плащ поверх одеяла, потому что мыться сил не было, как и снимать кальцеи.
Квинт, заскочивший после утренней пробежки, мокрый, холодный, фыркающий после обливания ледяной водой, так и замер на пороге:
— Гайя! Ну хоть вот не уходи теперь… Хоть просто в одной палатке поспать с тобой…
— Что?? — с шутливой угрозой протянула она, не раскрывая глаз и узнав его по голосу. — А в лоб с ноги?
— Узнаю тебя! — расхохотался Квинт. — Жива и здорова! И собственный дом тебя не испортил и заносчивой матроной не сделал. И это радует. Все, спи. Вы молодцы. Надо же, впервые за много месяцев без потерь вернулись. Ренита там аж поет от счастья.
— Ренита? Поет? — Гайя приподнялась на локте.
— Поет… Правда, гимн Гигии, но сам факт.
— Послушать бы. Да сил нет приподняться…
— Хочешь, полевку принесу? — предложил Квинт, застегивая пояс и вбрасывая меч в ножны. — Попищит тебе. Впечатление абсолютно то же.
Она улыбнулась, чувствуя прилив сил — она снова была в привычном окружении:
— Ты сейчас куда? — поинтересовалась она у товарища, садясь на койке. Гайя поняла уже, что заснуть все равно не сможет.
— Известно куда. На тренировку. На стрельбище.
— Возьмешь?
— Да на руках отнесу! И Таранис тоже обрадуется!
Гайя провела на стрельбище до самого обеда, вдоволь и постреляв сама наперегонки с Таранисом, и помогая ребятам посылать стрелу за стрелой в цель из любого положения. Многие легионеры, приходя в когорту, стрелять толком не умели — обычно лучники в легионе были отдельным подразделением, которое выбегало в начале боя, заваливало противника градом стрел и отступало под прикрытие более тяжело вооруженных товарищей, стоящих плотным строем со щитами. А здесь им пришлось учиться стрелять и лежа, и убегая от стрел противника и даже с одной «поврежденной» рукой.
Гайя усмехнулась про себя, когда один солдат начал ей доказывать, что тяжелый лук не натянуть с раненой левой рукой, и ответила просто:
— Мне не мешало. Но, может, кавалерийский лук натянуть легче? Или климат сирийской пустыни благоприятен….
Воин выпучил глаза — кавалерийский лук был более тугим, а представить в пустыне в бою эту красивую, несмотря на заметную усталость, белокурую девушку с огромными кошачьими глазами и выпуклыми розовыми губами, его разум отказывался. Тем более, что перед его носом на тетиве лежали ровные, подкрашенные светло-красной краской длинные узкие ногти…
Гайя спохватилась уже тогда, когда солнце начало двигаться к закату — ей же надо было во дворец! Она распростилась с Квинтом и его ребятами, которые были рады несказанно потренироваться вместе с ней, и попросила Тараниса немного проводить ее.
— Ты счастлив? Скоро тоже будешь отцом.
Таранис опустил слегка голову, и распущенные по плечам длинные черные волосы частично закрыли его лицо от глаз Гайи, но и по его интонации она догадалась, что все не так, как она себе представляла:
— Дети это всегда хорошо…
— Но тебя же что-то угнетает? Если отсутствие жилища, то это поправимо. Можете перебираться в мой дом. Места хватит. И Рените с ребенком там будет спокойнее, да и в крайние месяцы беременности.
— Гайя, — растроганно посмотрел на нее Таранис. — Это же неслыханно щедрое предложение. Что бы ты хотела взамен?
— Разве не понятно? Мне дорого спокойствие лучшего стрелка нашей когорты. И врача. Не хочу, чтобы у вас обоих руки тряслись от усталости и нервотрепки. От вас обоих зависят во многом жизни ребят и успех когорты.
— Не преувеличивай. От Рениты да, конечно. А я… Авл лучше.
— А тебе я больше доверяю. Не спорь сейчас со мной, у меня не совсем сил. Просто поверь… Так что предложение в силе, перебирайтесь, когда сочтете нужным, и управляющему я отдам распоряжения как только приеду.
— Мое тоже. Могу тебе коня объездить, если решишь купить нового. Я же знаю, что ты мечтаешь о более крупном и норовистом.
— А вместе можно?
Таранис заметил, как потухшие от усталости глаза замученной и осунувшейся Гайи загорелись радостным огнем.
— Конечно. Ты же не боишься ни клыков, ни копыт. Еще на арене заметил.
Она улыбнулась другу:
— Иди, Рениту уговаривай. Ее точно не объездить, только уговорить.
— Знаешь, — искренне сказал Таранис, и глаза его заметно потеплели, когда он заговорил о жене. — А я ее люблю. Она такая, как есть, и все равно любимая. И ребенок
