«Кинулся на молодое мясо? Я подожду, пока он наиграется с твоей сладкой задницей и выбросит тебя вон. Да, только замечу, что раздолбанные молодыми стволами задницы совсем не в моем вкусе, дорогуша. Удачно тебе сгнить на свалке жизни в полном забвении. Бездарность.»
Отправителем значился какой-то Alfredo de Mortain. Максим задумался всего на пару секунд, но, быстро «сложив два и два», понял, что это никто иной как Аркадий. Кто ещё мог писать мерзости в столь высокопарном стиле? И это его неизменное «дорогуша» вызывало ощущения сходные со звуком пенопласта по стеклу.
Максим быстро пролистал переписку Андрея с ним, и увидел лишь многочисленные грязные намёки Аркадия вперемешку с двусмысленными комплиментами, и несколько лаконичных ничего не значащих ответов Андрея. Вся кровь прилила к его лицу, но он тут же овладел своими чувствами, и положил айфон на место, услышав, что Андрей закрыл воду в ванной.
— Боже мой, ты голодный уже два часа, — улыбаясь, говорил Андрей, вернувшись в кухню.
Максим на пределе своих психических возможностей изобразил самую нежную и милую улыбку. Сердце его колотилось, руки дрожали, а внутри разливалась такая невиданная по силе ненависть к Аркадию, которой он не знал прежде. Он настолько погрузился в размышления, что не заметил, как перед ним оказалась большая тарелка с едой. И в реальность его смогли вернуть только ангельские глаза Андрея, который смотрел на него немножко удивлённо.
— Я здесь, — прошептал Андрей ему чуть взволнованно, — ты почему не ешь, милый?
Максим, проникновенно глядя его глаза, протянул руку и ласково коснулся его узкого подбородка. Андрей удивленно посмотрел на него.
— Я люблю тебя больше жизни, Андрей. И я никогда тебя не оставлю, — тихо сказал Максим.
— Я тоже люблю тебя, волчонок, — ласково ответил Андрей, — ешь, пожалуйста. У тебя, похоже, голодные видения.
Он легко рассмеялся и Максим притворно вторил ему.
Весь остаток вечера он был погружён в тягостные раздумья. А ночью он был нежнее и внимательнее с Андреем более, чем когда бы то ни было. Он и сам не знал, что может быть способным на такие нежные изощренные ласки, доводя ими Андрея до изнеможения. Максим чувствовал, как его ежедневно растущая любовь делала его более чутким и понимающим человеком. Он изучал тело возлюбленного и дарил ему столько нежности и любви, что Андрей в минуту восторга благодарил и боготворил его.
Глубокой ночью Макс лежал без сна, глядя широко раскрытыми глазами перед собой, время от времени целуя спящего у него на груди Андрея, который спал тихо, как цветок.
А в полдень следующего дня Максим уже гулял по сайту художественной галереи Аркадия, выискивая его координаты. Злой и мрачный от недосыпа и тяжких дум, он задумчиво смотрел на веб-выставку пост-модернистов и с упоением мечтал о кишках Аркадия, примотанных к люстре.
Он не мог припомнить ни одного человека в этой жизни, которого он ненавидел бы больше, чем этого чванливого мудилу. Сама мысль о том, что какой-то урод может в таком тоне разговаривать с Андреем, (с ЕГО Андреем) приводила его в бешенство. Он мог только догадываться, каких душевных сил стоило Андрею скрыть всё это от него, Максима. И думая об этом, Макс чувствовал жгучую боль и обиду за Андрея.
Поздним вечером он подогнал машину к галерее и стал дожидаться окончания её работы, выкуривая бесчисленные сигареты, и высматривая Аркадия на входе. Он туманно написал Андрею в сообщении, что вечером просто необходимо смотаться в дальний магазин, чтобы проконтролировать переучёт. Андрей только ласково поругал его за то, что он не ужинает дома. А потом отправился на работу в кафе. И Макс знал, что он не вернётся домой раньше полуночи.
Ожидание Максима оказалось не напрасным. Ближе к девяти вечера из массивных чёрного дерева дверей действительно показался Аркадий. В элегантном дорогом костюме, но странно кричащей рубашке алого цвета, он неспешно направился к своему автомобилю. Он покосился на Максима из-под затемнённого стекла очков, и хотел было пройти мимо, но Максим, исподлобья следя за ним глазами, окликнул его.
— Эй, Альфред де Мюссе недобитый, можно тебя на пару минут?
Максим позабыл его ник в мессенджере, и имя великого французского поэта, сходное по звучанию, было первым, что пришло ему на ум. Аркадий сделал вид, что не расслышал его, и быстрым шагом направился к своему авто.
— Эй, алло, господин в уродской рубашке! Беруши из ушей сам вынешь или тебе помочь? — с дьявольской улыбкой прикрикнул Максим.
Изображая спокойствие и невозмутимость, Аркадий остановился,и изящно приспустив очки, посмотрел на Максима.
— Вы ко мне обращаетесь, молодой человек?
— К тебе, высокочтимый господин великой пост-модернистской империи! — театрально поклонившись, сказал Максим, — желаю прикупить какого-то редкого авангардного дерьма от ваших подзаборных художников руками, и взять ваш автограф, на который планирую мастурбировать остаток моих жалких дней.
Он подошёл ближе к Аркадию, который немного испуганно отступил от него на шаг.
— Да не ссы в трусы, я тебя ещё даже бить не начал — сказал Максим грубо, окидывая его взглядом с головы до ног.
Аркадий посмотрел на него с выражением крайнего отвращения, словно он обожрался лимонов и запил их серной кислотой.
— Я же ссыкливых мамкиных воинов, которые могут только грязью в сообщениях поливать, не трогаю, — продолжал измываться Максим, — вас и так жизнь обидела.
Аркадий презрительно хмыкнул и попытался улизнуть, но Максим его снова грубо одернул.
— Не так быстро, уважаемый. Ты какого фаллоса Андрею свои низкопробные поэмы строчишь, м? Тебя зависть снедает или какие-то иные низменные чувства, с которыми ты, в силу своей слабой человеческой природы не можешь справиться? Может поведаешь мне о твоих душевных муках, дружок? Я ж целых 2 года на психолога учился, пока меня за хулиганство не исключили. Видишь, шрамы всё ещё остались? Так что, полечить я тебя могу быстро, качественно и, главное — бесплатно! Давай не будем терять времени, раз уж мы тут собрались?
Максим подражал слогу своего приятеля Диогена-Рудольфыча специально, для пущего эффекта, чтобы спровоцировать Аркадия на контакт, потому что тот всем своим видом изображал презрение и избегание. Максиму до тошноты надоело его надутое лицо, Аркадий смотрел на него как на какое-то уродливое и невиданное насекомое, даже не желая вступать в диалог.
— Ну что молчишь-то, дядя? — вздохнул Максим,
