Сила вихрится негодованием и убежденностью:

— Бен, мне плевать, что делает Хакс, я не брошу тебя. Я буду приходить за тобой столько, сколько нужно, чтобы ты остался со мной навсегда, тебе ясно?

Я не успеваю ответить и, теряя концентрацию, выпадаю из медитации. Ох. Только Рей здесь еще не хватало. Прибудем вдвоем к Немзи на тарелочке с голубой каемочкой: вот вам, пожалуйста! Заказывали одного? Второй — в подарок!

Но какая же она упрямая! Заладила: приду-приду… И ведь, действительно, приходит каждый раз!

Я чувствую, что мои губы мимо воли растягиваются в довольной усмешке. Как же на самом деле приятно, тесно, смешно, необычно, когда ты кем-то любим. Взаправду, не из чувства долга или родства. Когда другая душа тянется к тебе сквозь Вселенную, потому что именно ты — да, ты, высокий, темный, ты, взбалмошный, неуравновешенный убийца, брошенный ребенок, который вырос, но не до конца, да, ты, именно ты, — что? С Галактикой в довесок? А можно отказаться — на черта мне Галактика? Нет? Ну ладно, заверните — нужен ей.

Я не знаю, сколько прошло времени, но когда открыл глаза, увидел, что майора в камере нет. Я понял, что ей стало невыносимо больно еще в тот момент, когда я только начал погружаться в медитацию. Здесь чувствительность сыграла против нее: это как фарфоровой чашкой пытаться вычерпать цунами — невозможно и очень опасно.

У решетки, взяв меня на мушку, стоят два штурмовика. Я почему-то уверен, что это те самые, что хотели меня убить. Ох, как славно.

Потягиваюсь, разминая плечи, практически выворачивая суставы. Ведь руки все еще скованы — но это ненадолго, да, парни? Усаживаюсь на койке и допиваю полстакана воды, что оставил. Вкуснотища! А теперь пора развлечься.

— Эй, вы, клоуны!

Штурмовики напрягаются. Вероятно, им было приказано ни в коем случае не общаться с пленником. Сейчас посмотрим, насколько они стойкие. После общения с Рей, после волнения в Силе, которое создала наша связь, я понимаю, что у меня всего несколько минут, прежде чем майор придет в себя и сумеет организовать оборону.

— Бросьте бластеры и откройте решетку.

Я вламываюсь в два сознания одновременно, даже не прикладывая усилий. Они послушно выполняют всё, что я говорю. Убить их было бы проще всего, но вместо этого я запихиваю их в свою камеру и усыпляю. Снять наручники с помощью Силы — плевое дело. Собираю бластеры и иду по зову Силы. Линн — вот кто ключ ко всему этому бедламу.

Найти каюту чувствительной к Силе оказалось несложно — правда, открывая дверь, я понимаю, что за ней ничего простого не будет.

Линн встретила меня выстрелом из бластера, который я с легкостью отразил. За ним последовали еще и еще — всё давалось мне легко и непринужденно.

— Эй, ковбой, полегче! Я не так много накопил, чтобы ты растрачивал Силу направо и налево! Хочешь снова остаться без запасов?

— Так погрузись в Силу, мать твою, и достань мне столько, сколько нужно! Я, черт побери, один против полного корабля наемников и штурмовиков!

— Вот так всегда. Одним развлекаться, а другим только вкалывать!

Ощущение разделения пропало, и я почувствовал, как часть меня концентрируется, погружаясь в энергетическую медитацию, а я получаю свежий стабильный приток энергии — только расходуй. Ох! Как же здорово! И что, так всегда можно было, да?

Поддавшись ликованию, я на секунду забываю про Линн — и тут же мне в живот попадает раскаленный нож, прорвавшийся сквозь завесу остановленных зарядов. Небольшой, но погружается по рукоять, на ладонь выше пупка, моментально запечатывая края раны. От пронзившей меня адской боли едва не теряю концентрацию, но все-таки удерживаюсь: ведь стоит отпустить заряды — и они тут же превратят меня в зажаренное решето.

Усилием воли заставляю себя почувствовать Линн и обездвиживаю ее. Теперь ножами бросаться некому. Услышав топот приближающихся солдат, задаю висящим в воздухе зарядам новое направление и отшатываюсь в сторону. Черт, как же больно! С ножом в кишках особо не побегаешь. На то, что осталось от первых добежавших до каюты Линн, невозможно смотреть. Представьте, как выглядит что-то — или кто-то — после прямого попадания десятков зарядов бластера одновременно…

Те, кто бежал следом, тоже получили травмы, но моментально сообразили, что к чему, и отступили от входа. Я закрыл дверь и заблокировал вход с помощью Силы. Даже с непрерывным потоком энергии это далось нелегко — нож в животе и адская боль не способствуют концентрации. Я услышал, как коротко вскрикнула Линн. О, как хорошо, что ты о себе напомнила!

Я поворачиваюсь к ней и смотрю в глаза. Не тратя времени на вербовочные речи, проникаю к ней в сознание. Оп-па… А это не так просто! Майор неплохо умеет ставить щиты. Понимаю, что она будет сопротивляться до конца, и мне нужно будет приложить огромные усилия, чтобы не разрушить ее разум. С наскока чувствительную к Силе Линн не одолеть. Но ведь не зря же Сноук похвалялся, что научил меня ковыряться в мозгах…

Отодвигаю на задний план все свои эмоции и боль от ранения, которое забирает всё больше сил. Концентрируюсь, глядя Линн в глаза: и как же ты, ларчик, открываешься? На поверхности клубится возбуждение от боя, скорбь о погибших соратниках, досада на то, что дала слабину. Глубже — стыд и безоружность перед моими обвинениями: я предаю своих. Как и я, в душе Линн так и не смогла смириться с тем, что выжила и пошла на службу к убийце. Вот оно.

Мой самый страшный кошмар всегда начинался в ту ночь. В этом кошмаре рядом со мной не было Дерека. Вернее, он был, но я его убил. Я убил их всех тогда — безумец с сияющим мечом, режущий, рубящий всё живое на своем пути. Я падаю на колени в окружении трупов — и тут они один за другим начинают вставать. Не становятся живыми снова, но смотрят на меня мертвыми глазами — все они, и я слышу в своей голове бесконечно повторяющийся, нарастающий, неистовый, превращающийся в вой вопрос: «За что?». Этот вой разрывает мне голову, достигая безумного крещендо: «Почему ты жив? Почему мы мертвы? За что?»

Я вталкиваю в ее сознание свой кошмар, переживая его снова. Голова вот-вот развалится на части, из глаз текут слезы. Линн гораздо чувствительнее, чем я. Хоть кошмар и чужой, он очень похож на ее собственные, я чувствую это. Она кричит, когда хор мертвецов вламывается в ее разум. Ее защита падает, но не передо мной, а