— Меня зовут Лилиан, а Лили я только для друзей… которых все равно не осталось!!! — девушка приложила Роджа по лицу, громко и со всей накопившейся ненавистью, на что он даже не поморщился, посмотрел в ответ затравленным раненым зверем. — И родных тоже, — добавила она ледяным голосом. — Не надо было меня предавать и лишать наследства.

Когда мстительница потерла пострадавшую руку, душегуб насторожился и машинально дернул веревки… чтобы помочь, чтобы обнять ее пальцы своими, чтобы согреть их.

Верзек все это время стоял с абсолютно безучастным выражением лица. Он с беспристрастностью каменной статуи безмолвно наблюдал за происходящим, слившись с неказистым интерьером. Зато стоило нанимательнице потереть ушиб, как он молча шагнул к ней и проверил, не переломала ли девушка себе пальцы. Видимо, подобные прецеденты раньше уже случались.

— Я в порядке… — Лили вырвала ладошку из рук наемника и вновь нависла над обездвиженной жертвой. — Знаешь, я хотела потратить на тебя лишь неделю, но ты, паскуда, протянул целый месяц почти без симптомов! И целый месяц мне пришлось терпеть твои липкие, грубые касания, твои тупые, однобокие комплименты… Я пять раз меняла дозировку, пытаясь сломать твое живучее тело!! И сломала!!! — змея ликовала, в ее голосе проскальзывали злорадными нотки, она так наигранно и так яростно улыбалась, что казалось — еще немного и по ее лицу заструятся горькие слезы.

— Опасный план, — выдохнул Родж, не отводя взгляд. Хотя смотреть в океан ненависти и презрения, плескавшийся в зеленых глазах, было невыносимо. Его океан.

— Опасный… очень опасный. Если ты не заметил, падаль, то терять мне нечего. Ты все у меня отнял! Ты мне душу вырвал вместе со своими друзьишками и бросил подыхать. У вас, гребаных скотов, не нашлось мужества даже добить меня! И теперь у меня ничего нет… кроме золота. А здесь ничего… — Лилиан прижала кулачок к груди, туда, где лихорадочно колотилось ее змеиное сердце, — здесь бездна!!!

Перед остекленевшими от ужаса глазами разбойника вспыхнули воспоминания, те самые, которые он старался похоронить, забыть, уничтожить. Только сейчас у бившейся в мертвой хватке герцогини было лицо Лили, голос Лили, пальчики Лили, хрустнувшие в его руке. Жить не хотелось, нельзя жить, невозможно, жить, когда осознаешь, что сам погубил единственное существо, которое так безгранично любишь и нет ни малейшего шанса надеяться на прощение.

— Ничего… я живучая, я не сдохну, пока не перетравлю вас всех, — на лице Лилиан снова появился оскал палача, — если уж от моей судьбы остались одни обломки, то сделаю доброе дело для других — переубиваю побольше разных паскуд. А ты думал, когда закончатся твои друзьишки, я повешусь? Не-ет, я продолжу… Я потрачу все свои деньги, себя потрачу без остатка, но избавлю наш проклятый мир от стольких лихих мразей, сколько достану! Вы же не люди, и даже не звери. Зверье и то ради забавы не творит подобное… В вас ничего нет, кроме злобы и ублюдочных желаний! Вы же не способны… понять…

Слова обезумевшей змеи сыпались безжалостным градом, отдавались в голове эхом, пронизывали, как битое стекло.

Прошлое, промелькнувшее перед глазами Роджа, оказалось невзрачным, грязным и совершенно бессмысленным. Оргии в тавернах, прямо на полу, кровавый угар во время ожесточенных сражений, насилие… и все слилось в один вязкий ком гнили, который хотелось выскрести из себя и сжечь, но теперь придется идти на дно вместе с ним. И было нестерпимо больно понимать, что ничего нельзя исправить, и что за весь месяц он не увидел и не заслужил ни одной искренней улыбки своей любимой, даже когда она на пике триумфа. Ведь Лилиан больше не умеет улыбаться.

— Теперь ты понимаешь, каково это — лежать сломанной беспомощной куклой?! Куклой, о которую вытерли ноги и бросили подыхать у дороги? Понимаешь, как это больно, когда тебя ненавидят близкие, за то, что ты еще жива? Понимаешь?!

На лицо приговоренного падали крупные слезы. Удивительно, он совсем не ощущал их, словно его кожа окаменела, зато он мог улавливать их соленный вкус, когда они скользили по сухим губам, дабы затем упасть на спутанные черные волосы.

— Понимаешь, что такое настоящее отчаяние, лютый Родж?! Чувствуешь бездну, в которой ничего нет, кроме страданий?!! — Маска ликования наконец треснула и раскрошилась, обнажая негаснущую боль одинокого, искалеченного создания, дрожащего сейчас, как в тот проклятый вечер, когда они впервые встретились.

В наползающем тумане гасли чувства, воспоминания и гасли даже осколки ядовитых изумрудов, залитые слезами. Разбойник всегда считал, — его смерть будет кроваво-красной и болезненной. А она, на самом деле, серая, как пасмурный тоскливый день, холодная и целиком состоит из пустоты, которая затягивает по кускам. Из пустоты, в которую ты падаешь, скользишь в нее, и нет ни малейшего шанса удержаться за край обрыва, ибо нет никакого обрыва. Ничего нет.

Родж глубоко вздохнул, осознавая остатками разума, что это, скорее всего, последний глоток воздуха, но все равно он решил потратить его на честный ответ. Хотя бы это он мог сделать для Лилиан:

— Я люблю тебя… Лили, — прозвучало тихо и тускло. Если бы руки Роджа не были связаны, и если бы он их хотя бы чувствовал, то непременно обнял бы своего палача, дабы отдать ему жалкие крупицы тепла, отдать все, что осталось, и не ради прощения, и не ради одной улыбки, а ради Лили… потому что любовь может гореть вопреки всему, даже на руинах души. Она прорвется сквозь толщу самых мерзких воспоминаний и засияет одинокой искоркой, обжигая болью до конца.

— Гори в аду, мразь, — ледяной ответ едва пробился сквозь наползающее марево, а его тусклое эхо рухнуло в серую бездну вместе со всем остальным миром, тлеющими образами и осколками ядовитых изумрудов.

Герцогиня целую минуту молча смотрела на необычайно бледного мучителя, в его пустые мертвые глаза, на его сухие губы, на которых поблескивали ее слезинки.

— Сильные жрут слабых, а я сожру всех. — Она выпрямилась во весь рост, вытерла мокрые щеки ладонями, накинув маску равнодушия, и продолжила безмолвно пожирать взглядом самого заклятого врага. Его смерть, конечно же, не принесла покоя, да и ничто уже не принесет, но, по крайней мере, восторжествовала справедливость, а одним чудовищем на свете стало меньше. И данным фактом можно было себя успокоить, согреть на какое-то время, заглушить свою несмолкающую бездну.

♠♠♠♠♠♠♠

Дождь барабанил по крышам, окрасив весь город, каждую его улочку и каждого жителя, не успевшего спрятаться от ненастья, в серо-пасмурный цвет. Погода была весьма мерзкой, словно мир решил