— Натаниэль, а что ты… делаешь, — поинтересовался он, почти моментально краснея от пронизывающего взгляда раба.

— Угадай, — шершавый язык оставил длинный влажный след до самого паха, а затем игриво прошелся по головке немного возбужденного члена.

Мартиан, инстинктивно чего-то испугавшись, дернулся с места, но исполин спокойно без усилий удержал его на месте, настойчиво продолжая утренние шалости, срывая новые тихие стоны.

— Ты не должен… ну, правда, за…зачем? — заворочался юноша, замечая, как желание вспыхивает в нем все ярче с каждой секундой.

— Честно? — Натаниэль вздохнул, отрываясь от занятной игры. — Я просто хочу, чтобы ты сделал то же самое вечерком! Ну и твой кроха мне нравится, решил его побаловать прямо с утра, а то он грустный какой-то.

Мартиан-Грегори слегка померк, получив очередное напоминание о колоссальной разнице размеров, и тотчас зажмурился, выдыхая громкий стон, когда Нат целиком вобрал его член до горла. С Эрдианом Домреком было не так, совсем не так. Тогда, будучи еще юным фавном, он чувствовал себя жалким и униженным, а сейчас он полностью отдавался ласке и сам возбуждался почему-то, обхаживая языком аккуратный ствол хозяина, впитывая каждый тихий выдох и полностью погружаясь в сладкое марево. Натаниэлю действительно нравилось управлять этой тихой рваной музыкой, лишь слегка меняя свои движения, или невзначай задевая плоть острыми зубами.

— П…пожалуйста… не… так… агха, — алевший паренек выгнулся, вцепившись пальчиками в скомканные одеяла, пока фавн размеренно продолжал обсасывать член, сжимая головку жарким горлом. Одновременно с этим он удерживал партнера в весьма нескромной позе, которая возбуждала Мартиана не меньше игривых ласк. Вся ситуация в целом казалась столь приятным безумием, что сопротивляться ей было невозможно. От одной мысли, как эта махина покорно, без принуждения, угроз и пыток по собственной воле прямо сейчас старательно ласкает его плоть, подобно заправскому наложнику, юноша трепетал весь до последнего волоска. Жаркое тесное горло, шаловливый язык и пронизывающий хитрый взгляд темных глаз — все вместе стало непередаваемым удовольствием, особенно в сочетании с сильными ручищами, осторожно державшими тонкие ножки возлюбленного.

Даже несмотря на то, что у Натаниэля не было практики в подобных удовольствиях лет десять, он прекрасно помнил алгоритм действия благодаря Домреку, который вбил в него соответствующие знания с особой жестокостью.

Чувствуя дрожь тела во власти удовольствия, исполин как можно глубже заглотил член, с восторгом разглядывая в данный момент горящие щеки и соблазнительно открытый ротик своего потонувшего в блаженстве хозяина.

Финал наступил довольно скоро, что фавна совершенно не удивило, он покорно проглотил все, не уронив ни единой, даже крошечной капли, как и учили, пока Мартиан изливался, вцепившись в постель, и с удовольствием облизал член потом, словно это любимая конфета.

Господин тяжело дышал, хватаясь за последние отголоски наслаждения, пронзившего его естество на миг яркой вспышкой. И лишь новые осторожные прикосновения окончательно разогнали туманную негу, заставив вернуться в реальность.

Натаниэль навис сверху, будто скала, а совсем скоро крепко обнял паренька, голодно целуя его приоткрытый ротик.

Соленый привкус на миг ошарашил еще пьяного юношу, но, наконец осознав происходящее, он покорно ответил на новую игру, скользнув ладошками по крепким плечам избранника.

— Ну, все, хватит с тебя сладкого, — с ехидством заметил Нат, резко отстранившись, на что Мартиан разочарованно выдохнул.

— Иногда я тебя… ненавижу, — начал он, пройдясь пальцами по самому любимому рваному уху Натаниэля.

— Можешь «отненавидеть» меня вечером раза два. А сейчас завтракать пора. Ну, и меня кто-то должен поцеловать в носик перед уходом. Или ты забыл, что сегодня «болеешь», и на твою «распрекрасную» работу топаю я?

Всё то яркое и чистое, мерцавшее внутри юноши, разом померкло, едва он представил, как ему придется давать показания, врать и изворачиваться после смерти Эрдиана Домрека. А в том, что тот погиб, или при смерти — Мартиан не сомневался.

— Нат, если что, то…

— Никаких «если». И да… что бы ни случилось, я буду с тобой. До конца, ты же знаешь. Только ничего не случится, хер что они докажут, понял!

— Конечно… — господин робко и обреченно улыбнулся, цепляясь за последние самые приятные мгновения в руках своего фавна.

●●●

День для Эрдиана Домрека начался откровенно ужасно: в его особняке прямо с утра случился небольшой пожар, унесший жизни любимого зимнего пейзажа и белоснежного столика, сделанного на заказ в прошлом. Потом за завтраком под Эрдианом впервые сломался стул, благо мужчина сильно не пострадал, если не считать ушибов и моральной травмы. Но это было только начало… Когда он по привычке зашел в одну из своих ювелирных лавок проведать ее дела и раздать ценные указания, то оказалось, — лавки больше нет, ведь прошедшей ночью ее обокрали дочиста и даже искалечили охранников, сожгли документацию и переломали то, что не смогли унести!

Чувства Эрдиана после всего произошедшего описать сложно. Это нечто среднее между каменным шоком и истерикой, смешанной с хохотом, а как не смеяться, когда судьба резко отвернулась от тебя и несчастья посыпались на голову, подобно снегу. Неудивительно, что в контору он сильно опоздал, даже по своим меркам, и пришел лишь к обеду, и то задерживаться там не планировал. Он планировал сегодня вернуться домой, напиться до потери сознания и упасть на кровать лицом в подушку. И какое-то время не думать о непомерных убытках, проблемах, долгах, в которые неминуемо скатится весь бизнес, о партнерах, которых подвел, о фавнах, которые гоготали над ним вчера, о сгоревшем пейзаже.

Мужчина, не здороваясь ни с одним из подчиненных по дороге, прямо сразу направился к себе. Вид у него, мягко говоря, неважный — господин был весь взъерошен, его белоснежный плащ почти насквозь пропитался уличной грязью, благодаря одному неудачному падению в лужу, а некогда добротные и расшитые серебром штаны оказались слегка порваны сбоку. И это не считая мертво-каменного выражения лица, и уже абсолютно равнодушно-уставшего взгляда голубых глаз. Шел Эрдиан даже немного горделиво, как король на эшафот, не оглядываясь на шепчущихся подчиненных, только вот дверь за собой он захлопнул непривычно громко, отчего вся компания зевак разбежалась по своим делам, словно испуганные мыши.

Домрек не прикоснулся ни к одной из папок, ни к одному из документов и ни к одной чернильнице. Он так и сидел в верхней одежде за столом, обнимая голову руками и стараясь из последних сил не зареветь, как обиженный мальчишка, прокручивая в мыслях снова и снова все трагичные события за сегодня. Казалось, из подобного состояния его ничто не сможет вывести, даже начало военных действий, но спустя время в коридоре послышались