– Нет, – сказала я. – Прекрати.
Он подскочил с места и встал передо мной на колени; потом вытащил кинжал из футляра и направил клинок на себя. Оружие так сильно дрожало в его руке, что я понимала: он вот-вот его уронит. От мысли, что Грач не сможет использовать его без посторонней помощи, я почувствовала холодное успокоение. Но не была готова увидеть его истинный облик, когда внешние чары рассеялись. Его кожа была мертвенно-бледной; под огромными странными глазами залегли черные тени измождения и боли. На грязном лице остались дорожки пота.
– Послушай, – прохрипел он. – Нам нет нужды умирать вдвоем. Изобель, одна ты не можешь нарушить Благой Закон. Если мой народ почувствует, что меня больше нет…
Я выхватила у него кинжал. Не зная, что делать с ним дальше, я подняла подушку, на которой лежала, засунула оружие под нее, а потом для верности села сверху.
– Хватит разводить драму! Я не собираюсь убивать тебя в своей мастерской!
Он вытаращился на меня.
– Ты просто взяла и села на него?
– Ага, – сказала я с вызовом.
– Но другого выхода нет.
Должно быть, выглядела я довольно свирепо, потому что он слегка отшатнулся.
– Ты вообще подумал, каково мне будет жить дальше, если я тебя убью? Представь, если бы все было наоборот!
Он замер; потом его передернуло.
– Вот именно!
– Нет… да… ты права. Мне не следовало просить тебя об этом.
Он бросил взгляд в сторону коридора. Эмма. Мои легкие как будто сжало в тиски. Если бы Грач попросил Эмму, она бы точно убила его на месте, чтобы спасти меня, как тогда убила бы чудовище, чтобы спасти сестру, если бы только у нее хватило сил. Она бы не позволила еще одному близкому человеку умереть по вине фейри. Пульс шумел у меня в ушах. Я больше не чувствовала подушки дивана или слезы, высыхающие у меня на лице. В сказках девы принимали яд и выпрыгивали из башен, услышав о смерти своих избранников. Но я не принадлежала к их числу. Я все еще хотела жить и прожила семнадцать совершенно адекватных лет, прежде чем встретила Грача. У меня была семья; они любили меня и нуждались во мне. Я не смела заставлять Эмму и близняшек страдать, переживая мою потерю. Если это и впрямь был единственный выход… Если нам пришлось бы сделать это… Но я не могла согласиться с этим; было больно даже подумать о том, что его больше не станет, и эта огромная пустая печаль грозила захлестнуть меня с головой.
Его пальцы осторожно заправили мне за ухо прядь волос.
– Это не будет похоже на смерть человека, – сказал он. – Ты уже видела. От меня не останется тела. Может быть, вырастет дерево. Уж побольше того смехотворно крошечного дубка за вашей кухней.
Я не сдержалась и поперхнулась смехом.
– Выделываешься.
– Ага, – губы его растянула полуулыбка, – всегда.
Я извернулась и вытащила кинжал из-под подушек. Закрыв глаза, сжала лезвие сильно, почти до крови. Я представила себя в будущем – может быть, через год или два, – как я буду идти домой, вверх по холму. Все еще буду скорбеть, но с каждым днем мне будет становиться легче. Я вообразила, как Март и Май выбегут из кухни, чтобы обнять меня за ноги, нет, за талию, ведь они уже вырастут и станут выше. С великолепного дерева, круглый год окрашивающего один скат нашей крыши в алый цвет, будут падать листья; оно будет с высокомерным пренебрежением оценивать состояние наших водосточных желобов. Облака будут скользить по голубому небу. Воздух будет кипеть от жара. Трескотня кузнечиков будет сливаться в бесконечный дурманящий хор.
Этот образ заставил меня поежиться от омерзения. Нет. Я не могла принять такой мир – мир, в котором мы проиграли, а Ольховый Король победил, мир, в котором ничего никогда не менялось, и доказательства этого окружали меня каждый божий день.
Ладонь саднило. Я моргнула и снова увидела кинжал – серебристый на алой ткани моего платья; свет переливался на его поверхности, как вода. Впервые я осознала, какое оружие оказалось в моих руках и что я могла сделать. Или, если точнее, что могло сделать оно. Потому что, поняв это, я приняла решение.
Этот кинжал убьет фейри.
Но только не того, о ком подумал Овод.
Глава 22
– ПРИНЕСИТЕ мне киноварь. И индиго, пожалуйста. Май, я знаю, что ты со мной не разговариваешь, но ты все еще можешь носить вещи, правильно? Эмма, не могла бы ты найти что-нибудь, что я могла бы подложить под руку, пока работаю? Грач, это не палитра, это поднос. Ох… неважно, неси его сюда. Думаю, он подойдет.
Моя мастерская закружилась в водовороте активной деятельности. Я чувствовала, что рухну, едва попытаюсь встать, поэтому расположилась на диване, подсунув под спину полдюжины подушек, а все остальные прислуживали мне, что могло бы быть очень приятно, если бы все эти задачи я не выполняла с удовольствием сама. К их чести, никто не пытался отговаривать меня от того безрассудного плана, который я придумала. Эмма и Грач всего раз посмотрели в мои горящие глаза, переглянулись в неожиданной солидарности и начали подавать мне кисти.
Я никогда не работала так раньше. Для начала у меня не было времени, чтобы сделать набросок. Утренний свет уже прокрался в комнату, озаряя мою банку с льняным маслом, отбрасывая на обои розовый прямоугольник. Я решила не оглядываться, потому что понимала, что, начав, уже не смогу остановиться; но Эмма то и дело выглядывала в окно. Наконец она ахнула и уронила подушку.
– Что ты там увидела? – спросила я.
– Ничего? – Она торопливо подоткнула подушку мне под локоть. – Просто распереживалась. – Бесстыдная ложь. Эмма могла смешивать смертоносные химикаты, пока кто-нибудь бил бы в тарелки у нее над ухом.
Май привстала на цыпочки и посмотрела сама.
– Что-то бежит по полю, – объявила она якобы будничным тоном. Потом отвернулась, пожав плечиками с преувеличенным спокойствием, чтобы показать, что не боится, хотя мне через всю комнату было видно, как она дрожит. – Наверняка это Ольховый Король, который придет сюда, чтобы убить тебя и съесть, потому что ты глупая.
Эмма вскинулась, хватая очередную подушку.
– Май, не смей так говорить со своей сестрой!
– Ну это же правда!
– Ольховый Король еще не явился, – заверил меня Грач. – Это всего лишь гончая, и она не сможет проникнуть в твой дом, равно как и другие чудовища и фейри, которые придут следом.
Я постаралась обуздать собственное дыхание, заставляя себя расслабиться. Кисть, которую я зажала в кулаке, оставила на моих пальцах бескровные вмятинки.
– Почему? – тихо спросила я, надеясь, что мои близкие это не услышат. – Заклинание же не помешает никому проникнуть внутрь.
Его глаза сверкнули.
– Потому что я им не позволю. – Бросив еще один быстрый взгляд в окно, он развернулся и зашагал в сторону коридора.
– Грач, – позвала я, заставив его остановиться. – Спасибо. Будь осторожен.
Я благодарила его не только за то, что он собирался сделать. Я благодарила его за доверие, за веру в мои силы. Ему было нелегко отложить железный кинжал.
Он неловко кивнул; потом вышел из комнаты. Где-то вне поля моего зрения кухонная дверь захлопнулась за ним. Заставив себя отбросить страхи, я сосредоточилась на своем холсте, забываясь в скольжении блестящей краски по шершавой поверхности, в тихом шуршании сухой щетины кисти в конце каждого мазка. Фон цвета темной жженой умбры на
