– Я приворожил ее.

– Да, но сохранив за ней свободу воли. Кажется, ты любишь ее так сильно, что не согласился подчинить себе. – На этот раз никто не насмехался. По рядам фейри пробежал шепоток, растерянный, пораженный. – В любом случае мы с тобой оба знаем, что Благой Закон нарушали и раньше.

– Поторопись, Овод. – Улыбка Тсуги была будто приклеена к ее лицу. – Не хотелось бы заставлять короля ждать.

– Тогда убейте меня! – прорычал Грач, разворачиваясь, чтобы встретиться с Оводом лицом к лицу. – Едва ли мы можем нарушить Благой Закон, если один из нас будет мертв. Что смертная жизнь Ольховому Королю? Она вернется домой, выйдет замуж, родит детей, умрет и обратится в прах прежде, чем он успеет вздохнуть. Она ничего не зна… – Он захлебнулся, пойманный на лжи. – Она ничего не значит для него, – договорил он с острой тоской в голосе. – Убейте меня, и покончим с этим!

– Грач, прекрати! – крикнула я. Фейри обратили на меня не больше внимания, чем на щебет назойливой птички. Только мой принц услышал и вздрогнул, будто от удара.

– Полагаю, мы могли бы это провернуть. – Овод помолчал. – Но это было бы совсем неинтересно, не так ли? И мы ведь не хотим лишать саму Изобель права выбора.

Он бесцеремонно отпихнул Грача; потеряв опору, тот рухнул на четвереньки. Одной рукой схватившись за край колодца, подтянулся и встретился со мной взглядом. Он тяжело дышал, и я понимала, что ему хочется отвести глаза; принц заставил себя посмотреть на меня лишь колоссальным усилием.

– Мне не хватило сил защитить тебя, – сказал он так тихо, что услышала только я.

– Ничего, – ответила я. – Ничего, все хорошо.

Мы отчаянно смотрели друг на друга. Ничего не было хорошо.

– Прошу прощения за то, что сейчас испорчу такой момент, но Тсуга дело говорит: мы мешкаем. Итак. – Овод стянул с себя перчатки, одну за другой, и положил их в карман. – Изобель, Грач прав насчет одного: вы двое нарушаете Благой Закон только при той совокупности признаков, которые мы наблюдаем сейчас. В смысле, смертная и фейри, оба живые, оба влюбленные. А, – протянул он, увидев выражение моего лица. – Да, если кто-то из вас смог бы перестать любить, нам бы пришлось отпустить вас. Ну, давайте, попробуйте, если хотите.

Как за все эти годы я не догадалась, каким чудовищем был Овод? Но, боже мой, я должна была хотя бы попытаться. Я зажмурилась так крепко, что перед глазами вспыхнули светлые пятна. Я подумала о том, как Грач похитил меня посреди ночи; о его самонадеянности; его истериках; о том, как глупо было с моей стороны влюбиться в него. Я представила, как Эмма одна заправляет одеяло Март и Май. Но мое вероломное сердце все равно не сдавалось. Я не могла изменить свои чувства, как не могла приказать небу пролиться дождем или солнцу – подняться в полночь.

Я выпустила запертый воздух из легких со звуком, похожим то ли на всхлип, то ли на крик. Овод знал. Будь он проклят, он знал, что для меня неспособность усмирить собственное сердце была самой страшной пыткой.

– Но есть и другое решение. – Его мягкий голос нарушил воцарившуюся тишину. – Любить друг друга – не преступление для двух фейри. – Кто-то издал смешок. Любовь фейри друг к другу – действительно чудная шутка. – Тебе всего лишь нужно выпить из Зеленого Колодца, и тогда ты спасешь свою жизнь и жизнь Грача. И вы будете вместе вечно.

Я покачала головой.

– Я не верю вам. Возможно, вы оставите в живых меня, но не Грача, ненадолго.

– О… я слегка перебрал вина и настроен на щедрости. – Я разлепила глаза и увидела, как Овод слегка пихает Грача ботинком в бок. Тот, кажется, оставил всякую надежду; замер, прислонившись лбом к каменному борту колодца. – Его, разумеется, лишат власти, оставаться принцем он не сможет ни в коем случае, но я гарантирую, что жить он будет. Несомненно, часть его после такого жить не захочет. Грач всегда был гордецом. Но он сделает это для тебя.

Меня трясло так сильно, что волосы дрожали.

– Нет, – прошептала я.

– Нет? Серьезно? Ты так ценишь собственную смертность, что обречешь на погибель не только себя, но и Грача? Ему еще жить и жить тысячи лет. И еще говорят, что наш народ безжалостен.

Краем глаза я заметила брошь Грача, блестящую в зарослях колокольчиков.

– Я никогда не стану такой, как вы, – сказала я. – Никогда.

Овод печально улыбнулся мне.

– Ну а что же с твоей семьей?

Я подняла голову; теперь меня трясло не только от ужаса, но и от гнева. Да как он смеет.

– Разумеется, – продолжал он, – для твоей тети Эммы и сестричек Март и Май было бы таким облегчением увидеть тебя снова. Только представь, как ты бы помогла им, стань ты фейри.

– Не смейте говорить о моей семье.

– Ах, но мне придется. Правда ли ты готова оставить их, не сказав ни слова на прощание? Они даже не смогут тебя похоронить. Твоя милая тетушка так одинока. Память о тебе будет преследовать ее вечно. Она будет винить себя во всем, что произошло. Поверь мне, я знаю.

– Вы нарочно мучаете меня. Эмма никогда бы… она бы не…

Она бы не хотела, чтобы я приняла такое решение. Я обмякла в хватке Наперстянки, снова вперившись взглядом в брошь на земле, холодно поблескивающую так близко, что почти можно было дотянуться. Овод спланировал каждую секунду этого непереносимого спектакля. Он знал, что я никогда не соглашусь выпить из Колодца, что бы они мне ни сказали, и что моя пытка станет для всех восхитительным представлением. Он держал мою судьбу, как голубя в клетке фокусника, готовый разрушить прутья клетки и в любой момент раздавить меня. И все же… все же… выбор оставался за мной и только за мной. Овод, может, и видел все тропы этого леса, каждую возможную развилку, но как насчет невозможных? Что если я сверну с этой дороги и слепо ринусь в заросли, в сторону, которую он в своих предсказаниях даже представить себе не мог?

Кажется, я знала, почему Наперстянка сорвала с моих волос венец. Я могла лишь надеяться, что не ошибаюсь. Потому что я собиралась поставить на кон этой азартной игры все, что у меня было, и сюрпризы ненавидела.

– Я выпью, – прошептала. Хватка Наперстянки на моих запястьях ослабла – то ли чтобы дать мне свободу движения, то ли просто от изумления. Мне было все равно. Я упала на колени и поползла по земле, от боли и отчаяния двигаясь неуклюже, пока не уперлась локтем в каменный борт колодца, оцарапав кожу. От движения боль снова пронзила мое вывихнутое плечо, и я слабо застонала. Овод смотрел на меня, оцепенев, прищурившись. Насколько далеко сошла я с его тропы? Глоток из Колодца был последним, на что я бы согласилась пойти. Но, конечно, я еще не довела дело до конца.

Я опустила здоровую руку в глубину Колодца, сложив ладонь горстью. Вода была наощупь совершенно обычной, но одного осознания, что она могла сотворить, хватило, чтобы по моему телу прошла волна холода. Дыхание вырывалось из легких неровными толчками, когда я подняла сверкающую горсть воды, в которой отразились разбитые кусочки лунного света. А потом внезапно я остановилась. Моя рука просто… не могла пошевелиться. Я все еще крепко сжимала пальцы, но вода