– Мне нужно было встать, – объяснила я хрипло; потом прочистила горло. – Тела смертных не предназначены, чтобы сидеть на одном месте слишком долго.
Понимающие шепотки пробежали по толпе. Все они наблюдали за мной, пытаясь понять, что означают мои действия. Да, конечно; смертные ведь такие хрупкие…
Я подала Астре ее портрет.
Она изучила его. Копна длинных темных волос закрыла часть ее лица, и я не могла разглядеть выражение. Наконец она подняла палец и провела по влажной краске, смазывая ее, через весь портрет, к самому краю бересты, нажимая так сильно, что я испугалась, что кора вот-вот треснет пополам. Когда она довела палец до конца и отпустила бересту, та вернулась в изначальное положение. Астра уставилась на свой испачканный палец.
– Я помню, – прошептала она и слегка наклонила голову, так, что я успела разглядеть ее глаза сквозь пряди волос.
По всей поляне как будто прогремел удар колокола – звон, который слышала я одна. В глазах Астры ярость, настоящая человеческая ярость, полыхала, как пламя, разгорающееся в ночи. По всему моему телу пробежали мурашки.
– Спасибо, – сказала она так тихо, что я едва ее услышала. Чары рассеялись. Она встала, и лицо ее снова было таким бесстрастным, что я почти решила, эта искра ярости мне померещилась. Но знала, что не могла придумать это и не могла ошибиться. Астра отошла к лужайке, держа портрет вяло, как будто ей ни до чего не было дела. Но, усевшись на траву, она положила его на колени лицевой стороной вниз, как секрет, который намеревалась сохранить любой ценой.
Я собралась с духом и обернулась.
– Сэр, – обратилась я к Оводу, – мое Ремесло утомило меня, и пигменты заканчиваются. Могу ли я сделать перерыв?
Он хлопнул в ладоши.
– Разумеется, Изобель, о чем разговор. Ты – гостья в нашем дворе и заслуживаешь самого обходительного обращения. – Очередь фейри синхронно вздохнула, разочарованно перешептываясь. – Ну-ну, – пожурил их Овод, прежде чем снова обратиться ко мне. – Ты бы хотела, чтобы кто-то составил тебе компанию в лесу? Грач, например? – Он предложил это без тени тайного умысла.
Я бросила взгляд на играющих в бадминтон. Осенний принц забыл про игру и смотрел на меня, тяжело дыша от усталости. Мимо его головы, чуть взъерошив волосы, пролетела птичка.
– Нет, сама вполне справлюсь, – ровным голосом сказала я, слыша свои слова как будто со стороны, из-за угла. – Я не планирую уходить далеко. К тому же не хотелось бы беспокоить принца по таким пустякам.
Я не могла быть уверена, что вопрос Овода действительно был таким невинным, каким казался. Грач был естественным кандидатом в мои сопровождающие. Но меня по-прежнему терзала паранойя: он знал. Может быть, даже видел что-то – что-то в будущем…
Я улыбнулась Оводу и откланялась. Потом медленно, неспешно собрала свои чашки и ушла в сторону лощины, туда, где вдалеке алело своей листвой осеннее дерево Грача. Я чувствовала, что Грач провожает меня взглядом, но ни разу не обернулась.
В конце концов, мне следовало привыкать к мысли о том, что однажды я оставлю его.
Глава 15
ПРОБИРАЯСЬ по подлеску, я уверяла себя, что Грач будет в полном порядке. Должно быть, он уже изнывал от тоски, в десятый раз разбив всех и каждого в бадминтон. Но почему же принц вел себя настолько глупо и очевидно? С тем же успехом он мог бы просто написать у себя на лице «Я влюблен в Изобель».
Раздосадованно вскрикнув, я высвободила ботинок из коварных пут какой-то лианы. Даже нежная весенняя листва уже не казалась такой дружелюбной. Чуть подернутое облаками синее небо сияло мне так же безобидно, как улыбка Овода, и белки скакали по веткам над головой, осыпая меня белыми лепестками. Но если я чему-то и научилась у фейри, так это тому, что внешности нельзя доверять.
Я раздвинула заросли и села на тот же пень, что и вчера. Ветер колыхал листья на дереве Грача, и несколько полетели вниз, мне на колени. Я подняла один и провела пальцем по его краям. Яркий цвет среди зелени бросался в глаза – как и сам Грач.
Все шло не совсем так, как я планировала. Мне не следовало так забываться с Астрой. Я не ошиблась: она почувствовала настоящую человеческую ярость, каким бы невозможным это ни казалось. И не только она – картины и на других тоже оказали влияние. Я годами писала портреты фейри, но никогда еще не видела такой реакции на мое Ремесло. Наперстянка точно что-то почувствовала. Или же увидела, каково было не чувствовать, и оказалась лицом к лицу с пустотой своего существования, за которое она ни разу не ощутила искренней радости. Я не знала, какая из догадок была более тревожной… и более опасной.
Одно я знала точно: мне нельзя было потерпеть неудачу. На кону была не только моя жизнь.
Я поняла, что разорвала лист, когда в моих руках от него остались только прожилки. Выбросила кусочки и уткнулась лицом в ладони. В глазах щипало. На сердце было больно. Даже если все бы пошло по плану и сейчас я беспокоилась из-за ерунды, меня ждало будущее, которое я, кажется, могла уже и не вынести.
– Если бы только ты была здесь, Эмма, – проговорила я. В этот момент мне хотелось оказаться в ее объятиях. Она бы знала, что сказать. Она бы убедила меня в том, что я не ужасный человек, если часть меня не хочет возвращаться домой. Может быть, она бы даже заставила меня поверить, что я смогу жить дальше после того, как закопала свое сердце в осенней земле и навсегда оставила его там.
– Кто такая Эмма? – вопросил радостный голосок, зазвенев прямо у моего уха. От неожиданности я подскочила на месте.
– Жаворонок! Я не знала, что ты здесь.
Она уселась на краю моего пня, как птичка, улыбаясь мне. В ладонях держала кучку свежей голубики. Увидев мое лицо, фейри перестала улыбаться.
– Из тебя капает!
– Да, я плакала. – Она приподняла брови, и я добавила: – Смертные делают это, когда им грустно. Я скучаю по своей тете Эмме.
– Ну, тогда перестань, пожалуйста. Я принесла тебе голубики… Овод сказал, что у тебя закончились материалы для Ремесла. Вот. – Она вывалила голубику мне на колени, и ягоды сгрудились в корзинке из юбок между моих ног. В последний момент она схватила несколько и отправила их в рот.
Я была тронута.
– Спасибо, Жаворонок. Ты очень заботливая.
– Да, я знаю. Я просто кишу заботами и мыслями, но никому до этого нет дела, и все относятся ко мне, как будто я глупейшее существо во всем весеннем дворе.
– Но я так к тебе не отношусь, не так ли? – обеспокоенно спросила я.
– Нет. И поэтому ты мне так нравишься! – Она подскочила на ноги. – Давай, пойдем искать другие ягоды.
Слабо рассмеявшись, я взяла из кучки одну ягоду и положила на язык. Спелый, терпкий вкус наполнил рот сладостью.
Черноглазый ворон спорхнул на верхнюю ветку осеннего дерева.
Жаворонок ухмыльнулась, показав все свои острые зубки, окрашенные фиолетовыми пятнами.
Я поняла, что есть эту ягоду мне не следовало – не следовало даже думать о том, чтобы съесть ее, – еще раньше, чем весь мир вокруг завертелся калейдоскопом. Я полетела вниз, как будто подо мной разверзлась земля. Небо стало дальше, меньше, окруженное теплой, мягкой, мятой темнотой, из которой я после падения лихорадочно пыталась вырваться, чтобы спустя мгновение с ужасом осознать, что это моя собственная одежда. Я забилась, чувствуя, как ткань душит меня со всех сторон. Мое тело
