Глава 11

МОЙ план потребовал подготовки, чтобы Грач точно смог произнести нужные реплики. Мы репетировали их по дороге, и он, кажется, был доволен тем, как они звучали. Я и сама была довольна. Мне казалось, будто только что заключила договор о каком-то особенно непростом заклинании или заранее растянула холсты на целый месяц вперед. Мой мир снова был упорядочен, и я наконец-то могла контролировать свое будущее. Более того, если бы все прошло удачно, я бы исправила свою случайную оплошность.

– Ты правда думаешь, что это может помочь тебе спасти репутацию? – спросила я, приподнимая юбки, чтобы перешагнуть через заросли желтых первоцветов. Мы шли по широкому лугу. Каждый раз, когда ветер менял направление, он приносил новый аромат. Какие-то я узнавала, а какие-то чувствовала впервые.

– На этом этапе я уже сомневаюсь, что ее вообще еще можно спасти, – ответил он, кривовато улыбнувшись. – Но портрет… да, полагаю. Я рад, что твои интриги больше не направлены против меня. Ты куда коварнее, чем кажешься.

Хоть я и старалась изо всех сил игнорировать подобные мысли, эхо его признания слышалось мне во всем, что бы он ни говорил. Теперь, зная о чувствах принца, я узнавала в его тоне нотки теплого восхищения. Несмотря на то что мы воспрянули духом, атмосфера все равно оставалась напряженной. Я выдавила смешок, глядя себе под ноги, рассматривая высокие переплетенные стебли цветов.

– Я вовсе не коварная. Просто практичная. Впрочем, полагаю, фейри эта черта может казаться необычной.

Он нахмурился, пытаясь понять, оскорбила я его или нет.

– Смотри, – пряча улыбку, быстро сказала я, подходя к заросшему мхом камню, – этот цветок размером с мою ладонь. Интересно, как они вырастают такими большими?

Не успела я наклониться и сорвать цветок, рядом с моим носом вдруг возникла чья-то нога, облаченная в брючину блестящего серо-розового шелка. Вторая нога шагнула следом; я отшатнулась и упала навзничь, как раз успев увидеть, как из пространства между двумя половинками расколотого камня выходит Овод. Это было еще удивительнее оттого, что – и я была абсолютно в этом уверена – с другой стороны он не появлялся. Каким-то загадочным образом я умудрилась наткнуться на врата, ведущие к тропе фейри.

– Доброе утро, Изобель, – дружелюбно сказал он, поправляя свой безупречный галстук. Он, кажется, был совсем не удивлен увидеть меня здесь сидящей на земле перед ним и в ужасе сжимающей первоцвет.

Когда первый шок прошел, я осознала, что ужасно рада его видеть. Тоска по дому, на которую у меня за последние несколько дней просто не было времени, врезалась в меня, как повозка, потерявшая управление. Я целые годы просидела с ним наедине в своей мастерской, и, хотя в его бледно-голубых глазах не было ни капли искренности и тепла, его лицо с тех пор, когда я покинула дом, стало самым привычным и знакомым зрелищем из всех. От радости я чуть не выкрикнула его имя, но в последний момент успела остановиться. Пока я общалась с Грачом, мои манеры довольно далеко продвинулись по пути ужасающей деградации.

– Какая чудесная встреча, Овод, – сказала я, поднимаясь на ноги, чтобы сделать реверанс. – Грач предупредил вас о нашем визите? – Если он это и сделал, то я об этом ничего не знала.

Овод ответил мне поклоном, потом бросил на осеннего принца критический взгляд.

– Да разве станет наш дорогой Грач утруждаться общепринятыми любезностями? Нет, я просто знал, что вы придете. Очень немногие вещи ускользают от моего внимания в весенних землях, даже сорванный цветок.

Я виновато взглянула на первоцвет.

– Оставь его себе, – настоял он, – как приветственный подарок. Добро пожаловать в мои владения!

Оставив меня переваривать эти странные слова, он шагнул мимо и обошел Грача кругом. Тот выдержал осмотр стоически, задрав подбородок и стиснув зубы. Сравнивая их, я почувствовала странную гордость оттого, что Грач оказался немного выше. Темные взъерошенные волосы и удивительные глаза отличали его от утонченного бледного Овода, как ночь ото дня. Но хотя из них двух Грач явно был моложе, во всем остальном они с Оводом были на равных.

– Этот наряд вот уже как лет пятьдесят вышел из моды, – сообщил ему Овод. – В весеннем дворе уже никто не носит медные пуговицы. Если ты собираешься остаться здесь надолго, нам нужно будет найти…

Я уже не услышала ни окончание этой фразы, ни ответ Грача, потому что до меня наконец-то дошел смысл той фразы про его владения.

Я прочистила горло. Овод обернулся.

– Сэр, вы – весенний принц? – спросила я.

Он улыбнулся.

– Да, разумеется. И никто иной! Несомненно, я уже сообщал тебе об этом?

– Нет, боюсь, не сообщали.

– Какая непростительная небрежность с моей стороны. Я так забывчив в общении со смертными: просто предполагаю, что все уже и так знают. – Пока он говорил, Грач наблюдал за ним с нечитаемым выражением лица. – Что ж, Изобель, не волнуйся. Твои манеры выше всяких похвал, и в твоем доме я всегда встречал подобающий принцу прием. А теперь, пока я не забыл еще и об этом, не могла бы ты рассказать мне, как оказалась в лесу, да еще и в такой исключительной компании?

– На самом деле… – Я бросила взгляд на Грача, радуясь, что объясняться, согласно нашему плану, предстоит ему: новость о положении Овода, по правде сказать, лишила меня дара речи.

– Давайте обсудим по пути, – предложил он, оправив свой плащ и затянув перевязь меча, как мне показалось, довольно сердито. Неужели он принял критику Овода близко к сердцу? Потом он зашагал по лугу прочь, оставив нас догонять его.

– Уникальный субъект, не так ли, – произнес Овод.

Как я могла на это ответить, не выдав ему правды? Я остановилась на самой вежливой и расплывчатой фразе, которая только пришла мне в голову:

– Вы правы, сэр. Я нахожу всех фейри поистине уникальными.

– О, как бы я хотел, чтобы это было правдой! Но, боюсь, мы все одинаковы. – Его улыбка была мягкой и прохладной, как оттепель. – Большинство из нас. Так что же, Грач? Ты что-то хотел сказать?

Тот шагал впереди, уже заметно устав от зарослей первоцветов.

– Как ты знаешь, – нетерпеливо начал он, – в настоящий момент Изобель – наиболее выдающаяся Ремесленница Каприза. Портрет, который она для меня написала, был исключителен. В осеннем дворе никогда не видели ничего подобного.

– Об этом я слышал, – ответил Овод. Только колоссальным усилием я удержалась от того, чтобы посмотреть на него и оценить реакцию.

– Он всех нас шокировал, меня – в первую очередь. Сначала я решил, что это был акт осознанного вредительства, за который Изобель должна предстать перед судом. Но по дороге к осеннему двору осознал, что она не имела дурных намерений. Ремесленница всего лишь нарисовала на моем лице человеческую эмоцию, причем очень искусно, не понимая