— Поражаюсь я таким боголюбам, как вы. Вечно считаете, что Мири вас защитит. Десять касаний, да? Я вскрою тебя легче, чем устрицу, недомужчина.

Перед глазами сверкнуло, она отклонилась, спасая шею, отвела левое плечо, избегая укола, и рассмеялась. Он пытался достать ее, двигаясь ловко и стремительно-плавно, точно атакующая змея, и сойке, несмотря на показное веселье, приходилось все время сохранять контроль, не давать ему развивать атаку и удерживать правильную дистанцию.

Она была зла. На людей, что лишили Шерон свободы, и этот служка герцога был тем, на ком она вымещала свою злость. Пусть ублюдок попотеет, прежде чем наступит момент, когда она с ним разделается.

Но пока потеть приходилось ей, крутясь на маленьком пятачке. Они играли в пятнашки почти две минуты, и наконец Бати остановился, дыша чуть более заметно, чем вначале поединка.

— Очень неплохо. Превосходно.

— Да пошел ты со своим одобрением. Мой язык все еще при мне.

— Кто тебя нанял, чтобы выкрасть указывающую? Кто-то из Ближайших? Они хотят направить ее силы против герцога?

— Вот ты дурак!

Лавиани перешла в атаку, и ее нож превратился в размытое пятно. Кинжалы парировали прямой укол в горло, Бати «вошел», смещая ее руку, намереваясь все закончить сильным ударом в лоб, но та, разгадав движение, перехватила руку, перебросила человека через себя.

Он потерял один из двух клинков, и Лавиани, ногой подцепив оружие, швырнула его в бассейн как раз в тот момент, когда через калитку стали забегать мужчины в чалмах и разноцветных шароварах.

— Шаутт вас дери! — в сердцах сказала она, видя шестерых стражников, вооруженных глефами.

Благодаря длине оружия они легко отогнали ее от своего господина, встав перед ним надежной стеной.

— Живой, — сказал им Бати, поднимаясь.

— Смотрю, очередную юбку прибежали вытаскивать из неприятностей, — с насмешкой сказала ему Лавиани и, подняв руки, но не бросив ножа, шагнула к ним. — Ладно. Шестеро с вами. Сдаюсь.

— Оружие на землю, — приказал ей воин, к которому обратился Бати.

— Не могу, сынок. Он дорог мне как память.

Она сожгла одну из своих бабочек. Пузырь твердого как камень воздуха расширился, лопнул с легким хлопком, ударив тяжелой невидимой цепью по людям, раскидывая в разные стороны.

Одного из них разорвало, и его фрагменты упали на крышу павильона, у которого выбило все стекла, а также повисли на ветвях абрикосовых деревьев. Другой, с перемолотыми в порошок костями, рухнул в бассейн. Остальные со сломанными руками и ногами стонали или лежали неподвижно, истекая кровью.

Лавиани деловито, точно мясник, не успевший закончить работу и очень торопящийся домой, равнодушно перерезала шеи тем, кто еще был жив, словно они овцы. Право, ее жалости сегодня не хватило бы и на тлю.

Бати уцелел и теперь вставал на ноги, смотря на Лавиани новым взглядом.

— Богиня хранит тебя. — Лавиани подхватила тяжелую глефу, чуть качнув древком. — Сочту это за «один».

Она подскочила к человеку и со всей силы ткнула широким лезвием в грудь, налегая на древко, чувствуя, как то запнулось, пробивая ребра там, где они подходили к грудине, а затем застревает в позвоночнике.

Бати кулаком в щепы разбил толстое древко, и сойка шагнула назад, уже видя, что наконечник исчез из груди противника и на его одежде нет ни малейшей капли крови.

— «Два».

Она не мудрствуя швырнула древко, точно копье, то врезалось Бати в лицо, ломая череп, выбивая глаз, опрокидывая на землю.

— «Три». Еще «семь» и я тебя выпотрошу, служанка Мири.

Однажды, когда она была молода, трое таких вот ребят в бабских нарядах оказались для нее большим сюрпризом. Некоторым из своих самых верных слуг богиня дарует благости, в том числе и защиту, способную выдержать десять смертельных касаний. Тогда ей пришлось здорово попотеть, чтобы тридцать раз убить трех дэво, прежде чем те наконец-то перестали шевелиться.

Здесь все было гораздо проще.

— Кто ты?! — Теперь уже Бати злился, его глаз появился в глазнице, шрамы затягивались.

Лавиани взяла новую глефу.

— Та, кого, полагаю, ты не ожидал. Не надо было забирать мою девочку без спросу, да требовать с нее невыполнимых обещаний.

Она атаковала, он защищался, но безуспешно.

— Ты считаешь? — спросила сойка. — Кажется, уже «семь» или «восемь»?

Он тоже держал глефу погибшего воина, и их поединок затянулся. Они рубили, кололи, парировали, били по ногам, пяткой древка и длинным острым шипом на обратной стороне клинка, и Лавиани беспокоилась, что звон оружия услышали в других частях дворца.

Бати поднял глефу над головой, двумя руками, точно меч, собираясь нанести удар. И нанес его, стерев улыбку с губ сойки, погрузив лезвие в землю. Пыль, поднявшаяся в воздух, была слишком обильной, слишком густой и непроницаемой. Пологом, скрывшим его.

— Сукин сын!

Он собирался сбежать под прикрытием этой пелены, и Лавиани бросила глефу, сожгла вторую бабочку, ускорилась, метнулась к калитке, обогнав, затем врезавшись в него, нанося удары ножом.

«Девять». «Десять».

Сойка была не из тех, кто останавливается. Шаутт его знает, не ошиблась ли она в расчетах. Так что за «десять» последовали «одиннадцать», «двенадцать» и «тринадцать», отшвырнув тело, из которого наконец-то потекла кровь, в бассейн.

Наклонилась, упираясь руками в колени, видя, как пыль, внезапно поднявшаяся, также внезапно растворилась в воздухе, так и не осев.

Бати был все еще жив, пытался удержаться за бортик, но его ладони то и дело соскальзывали, заливая лазоревые плитки кровью.

— Живучий же ты ублюдок, — с уважением сказала ему Лавиани. — Сейчас. Погоди мгновение. Отдышусь.

Она не успела. Тень, поднявшаяся за Бати, обхватила его бледными перепончатыми руками, опрокинула назад, и уина утащила человека под воду.