— У меня много вопросов…
— Да, сиор. Не сомневаюсь и обещаю ответить на них как можно честнее, но надо спешить.
Дэйт встал и снял с палки, воткнутой недалеко от костра, гамбезон. Тот почти просох, пускай и едко вонял дымом. Затягивая шнурки, он произнес:
— Почему сюда? Это его решение или твое?
— Я вынужден извиниться, сиор. У меня дела на Летосе, и изначально, в подземелье, я не рассчитывал на вашу компанию. Но так как вы…
— Навязался тебе в попутчики. Говори уж, что думаешь.
— О, сиор обо мне дурного мнения. — Последовал легкий поклон. — Я бы так никогда не подумал. Вы оказались рядом, и я не собирался вас оставлять на том скалистом козырьке. Наш общий новый друг оказал мне любезность, взяв чужака себе на спину, что, скажу честно, крайне редкое явление у этого народа. И я сомневался, что лично для вас он бы изменил маршрут своего движения, скажем, до Шаруда.
Дэйт подумал — ради странного южанина лев без проблем меняет маршрут и путешествует на другой конец света непонятно каким образом.
— Каковы наши дальнейшие планы?
— Не буду врать вам, сиор. Есть два варианта действий. Вы остаетесь на стоянке, теперь тут какая-никакая крыша над головой и еда. На обратном пути я заберу вас, и мы полетим обратно в Горное герцогство. Либо вы отправляетесь со мной.
— Куда?
— На Талорис, сиор.
В другой ситуации это звучало бы вполне… подходяще в качестве неуместной и несмешной шутки. Но все, что Дэйт видел за последние дни, больше походило не на глупую шутку, а на сказку, участником которой он оказался против своей воли примерно на середине повествования и мало что понимал.
Дэйт закончил облачаться в гамбезон, хмуро бросил:
— Странный сержант наемных стрелков умеет призывать легендарных зверей, которых давно уже не существует в моей стране и которые перемещаются в пространстве, и теперь они летят в сказочное место, проклятое уже тысячу лет. Ты серьезно считаешь, что я пропущу такое, оставшись здесь? К тому же если тебя там сожрет Скованный, я останусь на острове на всю зиму, а может, и дольше, если рядом не окажется рыбацких лодок.
— Рад, что вы не боитесь. Ваша компания и ваш опыт могут пригодиться, сиор. — Кажется, треттинец ничуть не удивился выбору Дэйта. — Тогда нам пора. Заберите мясо с собой, еда в пути не помешает.
Мир теперь был белым и холодным. За ночь снег укрыл все глубокой пушистой периной, спрятав под собой речные камни, деревья, кустарники. Засыпал овраги и урочища, даже побережье, там, где до него не смогли дотянуться морские брызги.
Стоило солнцу хоть как-то выползти из-за горизонта и по высоким ступеням забраться на небо, так тяжело ему это давалось, как из плотных свинцовых туч, удручающе-безрадостных и неприступных, словно горные замковые тюрьмы герцогства, повалил снег. Облако белых бабочек падало то вертикально, то, ускорившись, наискось, летя к земле в надежде сбить льва, опрокинуть его в безумное хищное море, стонущее внизу.
Дэйт даже радовался метели, пускай холод и лизал его лицо, а снежинки лезли в глаза, мешали видеть, колючими залпами арбалетов жалили щеки и лоб. Уж лучше снег, чем дождь. На такой скорости, высоте и холоде люди не превратились в льдинки лишь благодаря шерсти д’эр вин’ема.
Воин сгорбился на своем месте, стараясь спрятаться за спиной Мильвио, наклонившегося к самой гриве, и не смотрел по сторонам (все равно почти ничего видно не было). Считал мерные, мощные удары крыльев, да сжимал руки покрепче, когда налетал очередной шквал вкупе со снежным зарядом и зверю приходилось с трудом сохранять направление, борясь со стихией.
Снег прекратился внезапно, словно они пересекли какую-то невидимую черту, и ветер загудел в маховых перьях д’эр вин’ема, теперь летевшего ровно. Снизившегося над морем так, что вздымающиеся волны, похожие на живые скалы, ползущие одна за другой, дышали на них острой горькой солью.
Впереди показался берег, черная полоска пляжа и белая полоска снега, при приближении оказавшаяся крепостной стеной, выползающей прямо из моря и заканчивающейся сторожевой башней. Они прошли так близко от нее, что при желании можно было спрыгнуть на оборонительную площадку. Лев сделал круг над ней, точно огромный ворон в поисках подходящего места, распугал бросившихся во все стороны чаек.
Затем начались деревья вперемешку с группами камней и редкими полосками обугленной земли. В основном сосны: странно желтые, рыжие, словно выгоревшие. Лес неровными холмистыми складками уходил за горизонт, и Дэйту потребовалось время, чтобы понять, что тот скрывает, а точнее, на чем растет. Что означают все эти камни, проплешины, внезапные овраги и чашеобразные поляны.
Внизу лежал город. Практически стертый с лица земли, поглощенный временем и природой, но до сих пор существующий. Теперь Дэйт видел улицы, кварталы, дома и площади. Под ним простиралось бесконечное кладбище из ушедшей эпохи. Реки стекали по каньонам-улицам из огромных озер, некогда бывших бассейнами в парках, каскадами поднимавшихся к вершинам холмов, в которых тяжело было узнать храмы и дворцы, столь сильно они изменились, сгладились, заросли лесом.
То и дело рыжие осиновые рощи обрывались рваными, не зажившими за столетия кратерами с черно-серой коркой или зеленоватой водой на дне — над ней поднимался густой белый пар. Кое-где земля вставала дыбом едва ли не вертикально, иногда острыми краями напоминая гребень ящерицы, бросая длинные узкие тени… Черные проплешины, закрученные в воздухе спирали почвы и торчащие из них вниз кронами растущие деревья, под которыми пролетал лев.
Между двух молочных полупрозрачных утесов ущелье было выжжено концентрическими кругами, спекшимися в зеркало, где отчего-то не лежал снег, и Дэйт подумал, что если бы он шел пешком — снизу никогда не увидел масштаба случившегося здесь. Например, вон тот глубокий желоб, словно кто-то ударил лучом, прожегшим гранитный монолит на добрых сто ярдов в глубину, а в длину… желоб уходил за холмы, прорубив в них глубокий туннель. На дне его вяло клокотала странная серая масса, лопавшаяся пузырями, отращивающая щупальца, которые вздымались вверх, застывали и опадали, чтобы через несколько мгновений предпринять новую попытку выбраться.
Ему не надо было
