Аргон не знал, почему Вудстоун вызывает у него желание язвить и высмеивать все, на что падает взгляд. Но он не боролся с этим чувством. В конце концов, Станхенг не был его домом. Он не должен был его любить.
Когда Аргон вернулся в замок, солнце было в зените.
Он направился в отведенные ему покои, но внезапно заметил Эльбу. Она стояла на коленях прямо напротив окна и, кажется, молилась. Ее лицо было ярко освещено, серебристые и золотистые колосья на ее платье, вышитые тонкими нитями, переплетались между собой.
Девушка обладала удивительным даром сражать своей красотой наповал. Она казалась такой хрупкой, что даже солнечные лучи трепетно прикасались к ее коже, но внутри у нимфы горел огонь. Аргон точно об этом знал, потому что видел искры в ее глазах, когда она танцевала с ним в малом зале и сжимала его руку.
Аргону захотелось подойти к ней, и он уже сделал шаг вперед, как вдруг девушка обернулась. Эльба посмотрела на него серыми печальными глазами, но ее взгляд тут же наполнился таким холодом, что Аргон застыл. Она поднялась с колен и быстрым шагом скрылась за каменным пролетом, словно ничто и никогда не связывало их двоих.
Правила Станхенга были просты: чувствуйте себя как дома, но помните, что это не ваш дом. Аргону позволялось ходить лишь по определенной части замка. На собрания совета его не пускали, как будто он был сторожевым псом, а не союзником. Он несколько раз просил аудиенции, но ему отказывали, и он начал было думать, что Вольфман держит его за болвана, которым можно будет прикрыть себе спину во время сражения. Хуракан день за днем напоминал об истинной опасности – о Лаохесане. Когда старик после третьей кружки медовухи вновь завел разговор об огненном всаднике, Аргон вспыхнул и поднялся из-за стола. Делить ужин с королем им тоже не дозволялось, так что он вполне мог громко выругаться и от злости опрокинуть бокал с вином.
– Вздор! – рявкнул он.
Каморка, в которой они с Ксеоном, Хураканом и Киганом – вожаком клана Ночных Сов – обедали, походила на темницу. Король Вольфман словно ждал, когда придет время выпустить собак на волю, чтобы те полакомились свежим мясом его врагов. Вот только у него не возникало мыслей, что собак, спущенных с цепи, сложно остановить.
– Мы здесь четыре дня.
– Это совсем немного, – вставил Ксеон.
– Мы теряем время. И я теряю терпение.
– Мы здесь гости, – пробормотал Киган и почесал лысину. Это был маленький человечек с любопытными глазками, которые бегали по лицу того, с кем он разговаривал, как стая муравьев. На его левой руке отсутствовали два пальца. По обычаям Ночных Сов с Ибиской Возвышенности, люди отрезали себе палец, если теряли кого-то из близких. Они сжигали его вместе с телом умершего. Так они отдавали частичку себя дорогому им человеку. – Вольфман и так принял наших людей.
– Мы нужны ему. Он даже не представляет, во что ввязывается.
– Да? – спросил Ксеон, отламывая хлеб, и с совершенно невозмутимым видом глотнул вина. – На собрания нас не пускают. Может, война уже началась, а мы не в курсе.
– Нас бы поставили вместо щитов. Ты бы сразу все понял.
– Что ты предлагаешь, Аргон? А вдруг…
– Что?
Темноволосый юноша отставил кубок и с укором поглядел на друга.
– Вдруг никакой войны не будет?
– Не смеши меня.
– Алман не нападает. Чего он ждет, как ты думаешь? Пока мы научим танцоров Дор-Валхерена держать меч? Пока сброд Вольфмана из разных городов станет армией? Мосты наверняка уже достроены. Осталось только пересечь равнину!
– У него есть причины тянуть. Возможно, он попросту не готов нанести удар. Алман наверняка не рассчитывал, что сынок Вигмана решится вступить в войну.
– Он гордец, Аргон, но не олух.
– И потому… на протяжении скольких лет мы воровали его еду, его зерно и мясо?
– Пощадите мои уши, – ворчливо простонал Хуракан, – что вы сцепились как ослы?
– Мне надоело ждать, – пылко признался молодой предводитель и раздраженно взглянул на своих соратников. Он поправил накидку и кожаный ремень. – Кто мы и что мы тут делаем?
– Кажется, это ты нас привел сюда, – напомнил Ксеон.
– Верно. Значит, мне и ставить больного мальчишку на место.
Аргон сорвался с места, а его черноволосый друг недовольно бросил на стол недоеденный кусок хлеба. В два прыжка он оказался рядом с Аргоном, схватил его за плечо и повернул к себе.
– Этот мальчишка, – возмущенно процедил Ксеон, – король Станхенга.
– Взгляни правде в глаза – король из него никудышный.
– Это не дает тебе права…
– Я не пленник.
– Ты станешь им, если не умеришь свой пыл!
– Сколько можно умерять свой пыл? – возмутился Аргон, вскинув брови. – Я пытался поговорить по-хорошему, я просил аудиенции и молчал, будто проглотил язык.
– И ты вел себя рассудительно, – возразил Ксеон, чувствуя, как Хуракан и Киган смотрят на них. – Вольфман нам не доверяет.
– И правильно делает.
– Тогда за что ты собрался его судить?
– Я не собираюсь никого судить. Я должен знать, что они обсуждают в своем малом зале. Я привел сюда людей, я ответственен за все, что с нами произойдет, но при этом даже не представляю, какова расстановка сил, какова стратегия. А еще мы должны рассказать Вольфману об угрозе Лаохесана, а он отмахивается от нас, как от надоедливой мошкары.
– Расскажем, когда придет время.
– Время уже пришло.
Аргон кивнул Хуракану и Кигану и вышел из комнаты. Ксеон с неохотой последовал за ним, но на пороге обернулся и посмотрел на старика.
– Вино пусть не убирают. – Он нервно расстегнул верхние пуговицы на рубахе. – Хотя, возможно, после этого разговора с нами не будут церемониться.
Аргон решительным шагом пошел к лестнице, преодолел пролет и обернулся, так как услышал тяжелое дыхание за своей спиной. Ксеон догнал его. Выглядел он раздраженным и весьма недовольным, впрочем, как и всегда. Аргон примирительно бросил:
– Не волнуйся.
– Как бы не так.
– Я не собираюсь выбивать двери малого зала.
– Не собираешься? Это серьезное заявление. Обычно тебе нравится разрушать двери. И отношения.
– У нас с Вольфманом пока что нет никаких отношений. Именно поэтому я и иду на
