Она обняла мужа со спины, провела ладонями по его плечам и улыбнулась:
– Сильно устал?
Алман сидел за письменным столом, на котором лежали стопки писем и чистой бумаги. С острого кончика золотого пера на пергамент капали чернила.
– Мой племянник собирает армию… – Алман сказал это с таким пренебрежением, что на лицах мужа и жены одновременно появилась ехидная усмешка. – Представляешь?
– Он сопротивляется.
– Как рыба, которой скоро отрубят голову.
Офелия выпрямилась и, коснувшись пальцами лица Алмана, отошла в сторону. В просторном кабинете полыхал камин. На книжных стеллажах толстые фолианты собирали пыль – Офелия позаботилась о том, чтобы больше ни одна служанка ни на шаг не приблизилась к ее мужу. Она скрестила на груди руки и задумчиво посмотрела на звездное небо, мутное из-за грязного стекла.
– Погода испортилась.
– Наверное, духам ветра не понравилось, что мы оставили голову Эстофа валяться на Землистой Алоди. – Алман холодно ухмыльнулся. – Боги разгневались.
Офелия улыбнулась, но не очень искренне. Она, в отличие от мужа, верила в силу стихий, пусть и не желала об этом распространяться.
– Как много людей из Дамнума перешло на нашу сторону?
– Больше тысячи.
– Этого хватит, чтобы одолеть оставшиеся войска Каменных Сердец в Станхенге?
– Людей хватит, но оружия… – Алман рассерженно сощурился и откинулся в кресле. Его широкие ладони упали на деревянные подлокотники. – Кузнецы остались в Станхенге, как и их мастерские. Наши люди – ленивые идиоты.
– Им нужно заплатить.
– Их нужно разодрать в клочья, потому они не отличают гончарную мастерскую от кузнечной. – Алман нахмурился, словно старик, давно отживший свой век, и опустил напряженные плечи. – Нужно время.
– Время?
– Да.
– Но у нас нет времени, – процедила Офелия и обернулась. – Чем дольше мы топчемся на месте, тем сильнее становится мальчишка со своей армией еретиков.
– Речные шуты – просто щит.
– А кто наш щит?
– Летающие оборванцы, – взмахнув рукой, отрезал Алман. – Ты ведь не думаешь, что я собираюсь вечно набивать их желудки? Пусть считают, что я их король, и умрут за меня. Я не против. Хотя, с другой стороны… возможно, в сражении со Станхенгом нет смысла.
– Что значит – нет смысла? Ты отказываешься от своих намерений?
– Я просто считаю, что нам нужно рассмотреть все варианты. Война – это дорого. Я не хочу тратить деньги на вооружение армии, в которой нет смысла.
– Но Вольфман готовится к битве. Он даже заключили союз с Эриданом.
– В отличие от Вольфи и его бесхребетной мамаши я не страдаю слабоумием. Я бы ни за что не согласился смешать кровь Первых Людей с кровью дикарей Эридана.
– Милена потакает сыну.
– Они очернили наш род, плюнули в лицо моему отцу. Я убил Вигмана, потому что он опозорил нашу семью, наш дом и наследие. Мое наследие. А теперь его отпрыск на последнем издыхании решил обрюхатить речную нимфу?
– Им кажется, что Атолл Полуночный сумеет помочь.
– Это ничтожество? Он не спас даже собственного сына.
– Да. Смерть Фьорда Полуночного – полная бессмыслица. – Офелия дотронулась рукой до холодной каменной стены. – Как хорошо, что Морейн отошла в иной мир. Я бы не перенесла смерти сына.
– Тебе это и не грозит.
Офелия перевела острый взгляд на мужа, и отблеск огненных языков осветил ее лицо. Она дернулась, словно от пощечины. Офелия ненавидела, когда муж пользовался ее уязвимостью и ковырял давно зажившую рану. Казалось, она вновь лежит на окровавленной постели и прижимает к груди синего младенца. Казалось, она вновь ждет его крика, но слышит лишь звенящую тишину.
Офелия подняла горящую свечу и направилась к выходу. Алману хотелось остановить жену, он даже протянул руку ей вслед, но тут же обессиленно опустил ее. Седина блеснула на его висках, а лицо помрачнело, состарившись на десятки лет.
Офелия же быстрым шагом шла в свои покои. Попадавшиеся на пути слуги разбегались в стороны, словно перед тайфуном. Они извинялись и кланялись, но миледи Уинифред не обращала на них внимания, бесчувственная и холодная, как и камень, из которого построили великий замок Станхенга. Все видели ее именно такой, и никто не подозревал, что в часы кромешной темноты она не смыкает глаз и грезит о том, как синий трупик у нее на руках оживает и наконец-то заходится неистовым криком.
Офелия остановилась перед зеркалом и поднесла к нему огненный свечу. Рыжеватое пламя осветило ее бледное лицо. Она так пристально вглядывалась в свои серые глаза, что невольно застыла, завороженная блеском угольных зрачков. Она подошла еще ближе и вдруг поняла, что голубизна ее радужки отливает огнем. Совсем скоро ее серо-голубые глаза стали багровыми, как кровь. Лицо Офелии изумленно вытянулось. Она коснулась зеркала рукой, и пальцы оставили мутные разводы. Офелия зачарованно склонила голову и поднесла руку к огню. Язычок пламени коснулся нежной кожи на ладони и обжег ее, но она не почувствовала боли. Кожа затрещала, дым просочился сквозь пальцы.
Внезапно губ Офелии коснулась легкая улыбка, которая становилась все шире и шире, пока лицо Офелии Барлотомей не исказилось в зверином оскале, жестоком и кровожадном. Она отняла от огня руку, и кровь мгновенно запеклась.
Жещина коснулась пальцами яремной впадины, ребер и, задержавшись на животе, едва слышно прошептала:
– Уже скоро.
Свеча вдруг ярко вспыхнула и потухла.
Вольфман
В полдень к Вольфману явился Хьюго Кнут. Он попросил аудиенции и скорбным голосом заявил, что треть Дамнума перешла на сторону Алмана Многолетнего. Вольные и своенравные люди клана Черных Крыс Нирианы преклонили колено и поклялись служить его величеству до конца своей жизни. О клане Ночных Сов Кигана вестей не было.
В течение нескольких недель Вольфман наблюдал за тем, как отряды Каменных Сердец обучают добровольцев Эридана держать меч и обороняться, однако, к огромному сожалению, люди Дор-Валхерена были рыбаками, а не воинами. Они готовы были ринуться в бой, но прекрасно понимали, что им не выстоять в схватке с армией гордого короля Алмана.
Болезнь отнимала силы. После долгой ночи руки и ноги отекали и не двигались, и хоть Вольфман пытался не обращать на это внимания, но каждое утро просыпался в диком ужасе,
