– Откуда ты знаешь про Раменки?! – пораженно воскликнул Дмитрий.

– Читала дневник, который ты зачем-то приволок с собой. Не пора ли похоронить эту историю вместе с Мариной Александровной? И не стоило ли сжечь этот чертов блокнот, подальше от соблазна?

Дима не понимал, о чем она говорит. Перед глазами вспыхивали картинки, которые с трудом запомнил переутомленный, затуманенный болью и переживаниями мозг. Вот он прощается с умершими Мариной и Женей. Поднимает с земли блокнот. И дальше – провал… Кажется, чисто машинально он сунул потом дневник в карман плаща химзащиты, который дал ему Михаил Ефремович. Вот оно как…

– Соблазна? Я не понимаю…

– Видишь ли, по какой-то дурной прихоти провидения все, кто хоть что-то знает о пристанище гуманитариев в Раменках, попадают в орбиту бед и страданий. Четыре бункера в Мытищах погибли из-за одного этого знания. И столько людей, которые случайно прикасались к этой тайне. Ты – не исключение.

– Три бункера, – тихо поправил ее Дмитрий. – Метровагонмаш погиб из-за грибов.

– Ой ли? – Аля проницательно взглянула ему в глаза, уловив в его голосе странные нотки.

– Бункер – да. Люди… Нет, я не хочу это вспоминать. Мне страшно увидеть то, что я должен буду увидеть.

– И что же?

Юноша не смог поднять взгляд. Он сжал кулаки, костяшки пальцев побелели, на виске задергалась жилка.

– Эвакуацией Метровагонмаша командовал я. И отдал приказ оставить в убежище тех, кто не мог быть полезен нашему делу выживания. Даже цифру помню – семнадцать женщин, пятеро детей. Эти данные полковник озвучил Рыбакову, бывшему командиру бункера завода. Но еще там было двенадцать мужчин разного возраста. Все они имели какие-то генетические дефекты или болезни. Я сотворил ужасную вещь. В нашем распоряжении были средства, чтобы их всех спасти. Кроме трех-четырех человек, которые были заразны и находились на карантине в тот момент. Остальных… Это был смертный приговор, немедленно приведенный в исполнение. Я боюсь увидеть их трупы. Они надеялись на снисхождение, еще не знали, что у них не было шансов. Тогда я не был способен на милосердие. Они знали, что обречены, женщины валялись в ногах и умоляли их спасти, просили помощи. Но… Теперь их нет в живых.

Алевтина смотрела на него без отвращения, спокойно, хотя он сам себя ненавидел в ту минуту. Ему хотелось исчезнуть, высказанная вслух мысль казалась еще тяжелее.

– Хватит. Что было, то прошло. Посмотри в глаза своим мертвецам и не вспоминай о них больше, все мученики попадают в рай, а ты обеспечил им туда путевку, – наконец сказала девушка.

– Кто ты такая, в конце концов?! – не выдержал Дмитрий. – Ты напоминаешь мне саму Алексееву. А она была ужасным человеком.

– Она была несчастным человеком. Как и все мы здесь. Тебе нужно поесть. Я принесу. А потом – спать. Завтра тебе понадобится много сил. Я очень хотела бы сопровождать тебя. Грязные животные, насильники, спутали мне все планы, заперли меня тут почти на год! – Алевтина резко перевела тему, встала, с ненавистью бросила взгляд на собственный округлившийся живот.

– Перестань, женщине не место на поверхности, – устало одернул ее Дима.

– Да ты шовинист, как я посмотрю, – недовольно проворчала Аля. – Что же ты тогда отсиживался в бункере, пока та же Алена таскала тебе с поверхности всякие полезные вещи?

– Хватит! Не вспоминай о ней! – крикнул юноша.

Дверь приоткрылась, на пороге появилась Галочка.

– Чего орешь-то? Есть будешь? – спросила она.

– Повздорили мы немного. Галь, пойдем, я ему сама еду принесу и прослежу, чтобы он поел. Неприлично, что гости ходят голодными, – Алевтина улыбнулась, посмотрела на него в упор.

Дмитрий вздрогнул. В ее глазах плясали черти – странный, жутковатый взгляд.

Она нравилась ему. Безумно нравилась. В груди разливалось какое-то новое для него чувство, заставлявшее сердце биться быстрее.

«Влюбился я, что ли? Нет, такого не бывает, я знаю ее всего день, какие глупости, это все чушь и вздор. Я не в себе. Схожу с ума», – голос разума непрерывно звучал в голове. А душа возражала, ныла, не желая слушать рациональных доводов.

Каждый человек ищет для себя смысл жизни. Прежние ориентиры были потеряны, все рухнуло в одночасье. Мечтавший о смерти, умолявший о расстреле молодой ученый вдруг осознал, что очень хочет жить… С этими мыслями он провалился в исцеляющий, крепкий сон.

Денис разбудил юношу на закате.

– Пора, – кивнул он, протягивая ружье. Старенькая двустволка, десяток патронов в карман. Негусто, но лучше, чем ничего.

Дмитрий поднялся. Он почувствовал себя куда бодрее, сон принес успокоение и долгожданный отдых.

Все население бункера провожало их в экспедицию на поверхность. Бугай давал какие-то наставления, сердитый Сан Саныч то и дело перебивал его. Дима будто не слышал этого всего, он смотрел на Алевтину, которая сидела в углу и не отводила глаза. Он подошел к ней.

– Знаешь, если я не вернусь, помни обо мне, – грустно улыбнулся молодой человек.

– Только попробуй не вернуться, – усмехнулась девушка в ответ. – Оживлю и сама убью. А если серьезно, я буду ждать. Ни пуха, как говорится. Возвращайся скорее.

Она обняла его – теплая, почти родная. Юноша чувствовал, как по спине бегают мурашки, внизу живота щекочет новое, непонятное ощущение, приятное и странное одновременно. Он поддался внезапному порыву и поцеловал ее. Девушка не сопротивлялась, ответила на поцелуй.

«Ты тоже мне нравишься!» – говорили ее глаза. Не хотелось уходить. Не хотелось принимать решений, зачастую страшных и тяжелых. Душа требовала остаться здесь, стать, наконец, счастливым, но мешала смертельная опасность, грозившая убежищу.

– Ну, вперед, что ли, – занятые последними приготовлениями, мужчины бункера не заметили внезапной вспышки нежности между их случайным гостем и Алевтиной.

Ночь встретила их ярким светом луны и обжигающим морозным воздухом. Было тихо, совсем безветренно. Снег ровным покрывалом лежал на крышах домов, утопающих до самого верха в белом мареве, черные силуэты деревьев на светлом фоне отбрасывали длинные тени.

Несколько секунд молчали, оглядываясь. Ноги мгновенно замерзли, резина противогаза леденила лицо, дубела на морозе.

Позади в сугробах оставалась цепочка их глубоких следов. Шли тихо, стараясь лишний раз не нарушать напряженное молчание зимней ночи.

К Волковскому шоссе, к самой границе города, выбрались без приключений. Когда разведчики шли мимо леса, Дмитрий напряженно вглядывался в хитросплетения ветвей.

Не ошибся ли он в расчетах? Может, все эти периоды, формулы и прочие научные потуги ложны, и они с товарищем идут на верную смерть? В любом случае, отступать было некуда. Бункер ждал своих героев, которые принесут фильтры и медикаменты для длительного перехода в Москву.

Лес молчал. Нет, Дима не ошибся, сейчас действительно была фаза затишья, споры грибов набирались сил на коре деревьев, чтобы дальше распространяться черной чумой, опасной только для человека. В свете луны чаща казалась еще темнее и страшнее.

У забора теплоцентрали остановились. Дмитрий тяжело вздохнул, нервно подергал резиновый плащ, справляясь с собой. Ночная буря замела покрывалом черные, закопченные вентшахты, укрыла следы живых людей и окутала белым саваном мертвых.

Идти становилось все труднее, дорога пошла в горку, приходилось преодолевать сопротивление снежной стихии. Ноги онемели практически полностью. Юноша тяжело дышал, едва успевая за своим спутником, ему было худо.

«Соберись! Иди вперед, ты должен. Ради Алевтины, в конце концов, если другие аргументы не имеют для тебя смысла! Спаси ее!» – бились в сознании мысли в такт глухо колотящемуся сердцу.

– Тихо слишком, – пробубнил Денис сквозь фильтр противогаза. – Не к добру.

Он щелкнул затвором, поднимая ружье.

– Тише. Прекрати панику. Здесь никто не водится, кроме…

– Змей! – резкий крик Дениса разорвал тишину, практически сразу грянул выстрел.

Дмитрий